— Ваши пять минут. Минус один балл.
В зале послышались смешки. Самохвалов покраснел от досады: времени меньше, а штрафные очки те же. Кто-то попытался сострить, но командор так выразительно глянул на шутника, что тот умолк, понимая, что экипаж и, так в состоянии цейтнота…
Пять минут в притихшем зале то в одном, то в другом углу возникал тихий говорок, вызывая фейерверк идей и подробностей, пока короткое командорское «нет» не унимало брызжущий фонтан. На несколько секунд воцарялась тишина, пока свежая мысль не взрывала ее.
— Экипаж Самохвалова!
— Разрешите решение подать в письменном виде.
— Давайте.
Самохвалов с достоинством прошествовал через зал и положил записку на стол перед Алферовым. Тот развернул ее, улыбнулся и подал членам комиссии. И опять в зале наступила сосредоточенная тишина.
— Экипаж Демина!
— Предлагаем в верхней крышке вездехода просверлить два отверстия и вывести выше поверхности песка трубы диаметром 20 миллиметров, которые есть в комплекте запасных частей. Одну трубу подсоединить к компрессору на всасывание, другую на выход сжатого воздуха и попытаться сдуть песок с крышки люка. Затем, выбравшись на поверхность, освободить вездеход.
— Решение верное. Пять баллов, плюс два балла за оригинальность решения. Экипаж Самохвалова предложил выдвинуть сквозь песок трубы для прохождения водных рубежей, обеспечить экипаж воздухом и вызвать аварийную команду. Решение половинчатое. Три балла. Минус один балл за секретность.
По реакции зала Алферов понял, что комиссия, сняв, по предложению кибернетика Казаринова, один балл с экипажа Самохвалова, поступила правильно. Лидер должен вести за собой другие экипажи и не бояться, что тебя опередят. Чувствуя поддержку зала, Василий Федорович полностью уверился, что его симпатии к экипажу Субботина разделяет подавляющее большинство курсантов, и никто не поймет решение комиссии превратно.
— Решение экипажа Кузнецова неверно. Пробиваясь сквозь бархан, вездеход попадает в аварийную обстановку со смертельным риском от удушья. Между прочим, мы этот вариант промоделировали. Мощности двигателя не хватит пробиться до середины бархана. Вездеход застревает на глубине пяти-семи метров. Раскопать его быстро не удастся. Короче, два штрафных балла.
Таким образом, экипаж Субботина остается на первом месте, на второе передвинулся экипаж Демина, на третьем — Самохвалова. Путевки на практику присуждаются экипажу Субботина.
Поднялся взъерошенный и красный от волнения Саша.
— Вас-силий Ф… Ф… Федорович, — начал он заикаясь. — Вы нас не выслушали раньше. Выслушайте сейчас. Экипаж Субботина принимал участие в прохождении полигона неожиданностей вне конкурса и поэтому не считает возможным претендовать на путевки, независимо от решения комиссии и набранных баллов.
— Как это понимать?
— Так и понимать. Путевки должен получить экипаж, участвовавший в конкурсе на полных правах, — отрезал Саша и сел.
— Субботин!
Михаил поднялся слегка насупленный и готовый к отпору.
— Вы командор экипажа?
— Нет.
— Тогда этот, как его… Макаров?
— У нас нет командора, Василий Федорович, но заявление любого члена экипажа можно расценивать как заявление командора.
— Что это у тебя за новая форма демократии? — обратился Алферов к директору.
Тот развел руками, как бы говоря: я же тебя предупреждал, что у этой группы свои порядки.
— Значит, экипаж отказывается от путевок?
— Да, — твердо ответил Субботин.
— Уговаривать не буду. Путевки присуждаются экипажу Демина. Все свободны…
Расстроенный Алферов мерял шагами из угла в угол директорский кабинет. Теперь, когда их противоборство разрешилось так неожиданно, они снова обрели способность объективно оценивать события, вспомнили, что их связывают и студенческие годы, и давняя дружба. Баженов пригласил на какие-то необыкновенные вареники с квашеной капустой, и Алферов ждал, пока он закончит неотложные дела. В суматохе дня Василий Федорович так и не спросил у Баженова, что тот думает по поводу отказа Субботинского экипажа, и сейчас, когда все документы были оформлены и подписаны, он понял, что именно этот вопрос более всего беспокоит его. И чем дольше он размышлял, тем менее мотивирован, как ему казалось, был поступок экипажа.
— Нет, все-таки это у меня не укладывается. Нынешнее поколение, по-моему, начисто лишено честолюбия.
— Ты не прав, Василий, — оторвался от бумаг Баженов. — Эта четверка именно на одном честолюбии проскочила полигон с таким блеском. И из того же честолюбия отказалась от практики на Луне. Думаешь, просто?
— А командора у них нет тоже из честолюбия?
— Нельзя ли что-нибудь полегче? Я с ними бьюсь четвертый год и только сейчас начинаю понимать, что в их срывах есть доля нашей вины…
— Это и я могу подтвердить, — усмехнулся Алферов, — Не исправь ты своей властью оценку Смолкину, всей этой истории не было бы!
— Ну да! — засмеялся Баженов. — Ты что, не знаешь студентов? Только дай им прецедент, всю автоматику по миру пустят! И так у Смолкина найдутся подражатели, а при моем попустительстве… Тут дело не в этом. Она особенная, эта четверка. А в чем особенность, я пока не уловил, и в этом я прежде всего считаю себя виноватым. Ты подожди, я сейчас закончу, и мы попробуем с ними поговорить.
— Хочешь собрать их здесь, — Василий Федорович кивнул на кабинет, но Баженов углубился в бумаги и не ответил.
Алферов снова принялся мерить шагами кабинет. Мягкий пластик заглушал шаги и не мешал Дмитрию Ивановичу работать.
Спустя полчаса они пересекли сквер и подошли к общежитию.
— Ну и где ты собираешься их искать? — спросил Алферов, поглядывая на темные окна огромного здания. Большинство курсантов разъехались: кто на практику, кто на каникулы, и только в левом крыле вразброс светилось несколько ярких квадратов.
— Надо думать, они у Гончаровой. Во-первых, у нес наиболее подходящая обстановка, а им сейчас нужна именно приятная, успокаивающая обстановка. Во-вторых, они сегодня победители по всем статьям, а такое событие принято отмечать, значит, они все вместе. Пойдем, что ли?
— Веди. Я хотя и бывал в комнате Гончаровой, вряд ли сейчас найду.
Они поднялись на третий этаж и прошли по длинному коридору. За дверью слышался веселый басок Смолкина.
— Все в сборе, — уверенно сказал Баженов и нажал кнопку сигнализации.
Дверь открыла хозяйка комнаты.
— К нам гости, — отстраняясь от входа и предупреждая своих товарищей, сказала она.
— Извините, Майя, за вторжение, по вот у Василия Федоровича возникло несколько вопросов к вашей группе. Надеюсь, вы все здесь?
— Все. Есть даже лишние, — улыбаясь, ответила девушка.
Лишней оказалась Светлана Мороз, ее подруга по комнате. Впрочем, судя по оживлению Смолкина, считать неуместным присутствие этой невысокой девушки с добрыми серыми глазами было трудно.
На вошедших глядели с откровенным любопытством, и Алферова удивило приподнятое настроение группы. На столе стоял чай, высился начатый торт и нетронутый графин с апельсиновым соком.
— Празднуем день рождения? — спросил Василий Федорович, чтобы рассеять некоторую неловкость неожиданного вторжения.
— Скорее, день победы, — серьезно ответил Саша. — Присаживайтесь к нам. Ведь и вы виновники нашего торжества.
— Это каким образом? — удивился Алферов, опускаясь на стул.
— Я за вами поухаживаю, — сразу включилась в роль хозяйки Майя. — Сок или чай?
— Давайте чай. Так в чем мы провинились?
— Вы нас поставили в жесткие условия. И то, что мы выдержали, мы считаем своей победой. Ну а вы, соавторы, что ли…
Алферов с Баженовым переглянулись и дружно захохотали. Василий Федорович смеялся громко, раскатисто, обнажая неправдоподобно белые коренные зубы. Мало кто знал, что они вставные, как и вся нижняя челюсть след давней аварии при испытании новой модели орбитального ракетоплана, после которой космонавт-испытатель Василий Алферов перешел на административную работу.
— Я тебе говорил, что с ними не соскучишься, — отсмеявшись, сказал директор. — Значит, соавторы, говорите? Тогда выкладывайте свои секреты! Должны же мы их знать, хотя бы как соавторы!