Ша Форд «Хрупкость тени» («Забытый судьбой» — 2)
Перевод: Kuromiya Ren
Моей прекрасной кузине Байлэй:
Мы наблюдали, как ты росла любящей и уверенной молодой женщиной,
теперь ты смотришь на нас сверху.
Ты — наш ангел, наш свет,
и мы любим тебя всем сердцем.
Пролог:
Только гонец
Перед сумерками было тихо. Солнце опускалось к горизонту на западе, двигалось уверенно, как нож убийцы сквозь плоть. На миг все королевство окрасилось в красный.
Зима отступала, и весне уже спешил сюда, зеленые листья уже появлялись на самых высоких ветвях Великого леса. Скоро в воздухе будет слышно пение птиц, а лед, сковывающий воду лошадей, растает сам по себе. Но, что важнее, дороги снова будут заполнены торговцами.
Для одного торговца казалось, что весна приближается медленно. Он чуть не попал на ужин, чуть не раскрыл себя, и если он хотел, чтобы это продолжалось, ему нужно было быстро двигаться. Он спешил по темному коридору, рассеянно кивая слугам, пока не попал в безопасность своего кабинета. Он закрыл тяжелые дубовые двери и выдохнул с облегчением.
Комната была маленькой: стол, стул и камин как раз влезли в нее. Но все равно это было убежище.
В этом месте его не касались тревоги королевства. Его жена могла ворчать, жаловаться тем, кто слушал о том, как она сама управляла домом все время, пока он торговал. Но в кабинете он ее не слышал. Ничто не беспокоило его, даже слуги или ссоры сыновей.
Нет, слышно было только веселый треск огня в камине, и все проблемы могли решить деньги.
Стопка писем ждала его на столе, и он весь день собирался открыть их. Он устроился на стуле и достал маленькую шкатулку из верхнего выдвижного ящика. Она была для пера и чернил, но он нашел шкатулке другое применение. Вместо пера лежала трубка, а вместо чернильницы — пачка его любимого вишневого табака.
Он щедро насыпал табака в трубку и пошел к камину, чтобы зажечь ее. Только когда воздух заполнил аромат сладкого дыма, он открыл письмо.
Так он предпочитал проводить вечера: курить, читать и думать. Он читал первое письмо, все было по делу. Никаких ссор и воплей жены. Письмо пришло от хозяина магазина в Белокости, который заявлял, что рабочие барона снова подняли цены. Он хотел провести переговоры и договориться о скидке.
Торговец посмеялся и обмакнул перо в чернила.
Мой дорогой друг, — начал он, — если бы мы спорили каждый раз, когда барон поднимает цену на свои безделушки, мы бы ничего не добились. Нет, боюсь, я должен настоять на предыдущей цене…
— Вечер добрый, Рэндалл.
Хвостик «е» Рэндалла взлетел по странице, когда он вздрогнул. Он увидел фигуру у окна, и трубка чуть не выпала из его рта.
Она выглядела как разбойница в легкой броне и маске, что скрывала нижнюю часть лица. Броня была черной и хорошо сделанной, обычный бандит не мог себе такого позволить. Поверх узких брюк была красная юбка, цвет сочетался с шарфом, что был ниже ее маски.
Ее можно было назвать красивой. Черные волосы ниспадали свободно ниже плеч, были такими чистыми, что блестели в свете огня. Ее фигура была обещающей. Но та часть лица, которую было видно, отгоняла такие мысли из головы Рэндалла.
Ее темные брови были так низко, что почти касались глаз, они были сдвинуты так, что придавали ей суровый вид, усиливали ее взгляд.
— Что… как это понимать? — осведомился Рэндалл, убирая трубку и хмурясь. — Кто вы?
— Хмм, — пробормотала женщина. Она вытащила клочок пергамента из-за воротника и развернула его. Быстро взглянув на него, она снова посмотрела ему в глаза. — Вы — Рэндалл Оуклофт, верно?
— Я, — рявкнул он, сунув трубку в рот.
— Тогда вы должны все понимать. Я пришла от лица графини Д’Мер.
Ах, снова. Он не собирался с этим мириться, в этот раз он хотел все прояснить. Рэндалл затянулся трубкой.
— Это из-за дурацкого моста на реке? — женщина кивнула, он выпустил дым. — Я уже говорил ей: мне все равно, что ее отряды идут на тысячу миль дольше, я не дам ей расширить мой мост. Его хватает для моих телег, должно хватать и ей.
Женщина молчала и смотрела на него.
У Рэндалла закружилась голова. Он думал, что это от стресса, он пытался сделать так, чтобы слова звучали твердо. Он вдохнул дым снова… чтобы успокоиться.
— Она разрушила землю Уильямсона, — продолжил он. — И не исправила. Так что простите, но я не хочу ее рабочих, ломающих мой мост…
— Прощения не будет, — сказала женщина. Маска приглушала ее голос, но слова от этого менее резкими не становились. Она смяла пергамент рукой и бросила в огонь.