Впрочем, забегая вперед, скажем: Уильям Таубман оказался прав в том, что этот «энергичный стиль» Хрущев применял, когда стал во главе партии и государства. Тут он использовал «этот стиль», как говорится, на всю катушку. Чтобы укрепить обороноспособность страны, Хрущев начал разоружать армию, а чтобы был мир во всем мире, создал Берлинский и Карибский кризисы и подвел человечество к атомной войне. «Заботясь» о благосостоянии тружеников полей, он разорил тысячи сел…
Удачная хитрость
Удивительные кульбиты проделывает судьба с человеком. Случаются такие события и неожиданные встречи, которые в одночасье переворачивают всю жизнь. Именно такое событие произошло с Хрущевым в конце 1925 года. Не будь этой встречи, мы бы никогда не узнали Хрущева таким, каким мы его знаем. А сам Никита Сергеевич, видимо, остался бы заурядным слесарем на каком-нибудь предприятии Донбасса или вернулся бы в свое село в Курской области, где, возможно, стал бы бригадиром овощеводов, или даже председателем какого-либо колхоза. На большее он не тянул, а учиться не мог – не хватало усидчивости. Он постоянно куда-то спешил, бежал, ехал, шумел, интриговал…
Однако случилось то, что случилось: Хрущев встретил человека, который и дал ему путевку в другую жизнь.
В 1925 году в Сталино (бывшая Юзовка – ныне Донецк) проходила окружная партийная конференция с участием Генерального секретаря ЦК Украины Кагановича. Лазарь Моисеевич, как и положено высокому начальству, сидел в президиуме, а Хрущев, как рядовой делегат, находился в зале. Такая расстановка Никиту не устраивала. Он обижался и злился на всех и на все. И для этого была серьезная причина. До начала конференции его включили в список членов президиума. Он заранее представлял, как будет сидеть рядом с Кагановичем. И сделает все, чтобы тот обратил на него внимание, а там, возможно… «впрочем, все возможно, – думал Никита, – надо, чтобы я ему понравился».
Все испортил секретарь окружкома Григорий Моисеенко. Он смешал все карты, выступив с отводом кандидатуры Никиты Сергеевича в состав президиума.
– Товарищ Хрущев у нас активный троцкист, – сказал он, – и ему не место в нашем президиуме.
Это был серьезный удар по самолюбию и планам будущего вождя. Но и для Моисеенко это добром не кончилось. Когда Хрущев наберет силу, он расстреляет его, как врага народа. Однако это будет не скоро, а сейчас Хрущев думал, как ему спасти положение и выйти, как говорится, сухим из воды. И он нашел единственно правильное решение. Вот как об этом уже в конце жизни поведал нам в своих «Памятных записках» сам Каганович:
«Во время конференции, – писал он, – ко мне подошел делегат конференции товарищ Хрущев. Он мне сказал: Вы меня не знаете, но я вас знаю. Вы приезжали к нам… в начале 1917 года как тов. Кошерович. Вот я к вам обращаюсь по личному вопросу. Мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923–1924 годах я поддерживал выступления троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, признал ее, но мне все время об этом напоминают, особенно из окружкома товарищ Моисеенко. Меня наша делегация выдвинула в президиум, а меня отвели. Видимо, мне здесь не дадут работать. Вот я и прошу Вас, как Генерального секретаря ЦК Украины помочь мне и перевести меня в другое место».
Хрущев оказался в нужном месте и в нужное время. Украина готовилась к окружным партийным конференциям, к Всеукраинскому IX съезду партии и к XIV съезду ВКП(б). Работа велась под знаком борьбы за единство партии и противодействия троцкистскими и иными оппозиционными группам. Значительное место занимали задачи сплочения украинской партийной организации и ликвидация групповщины, выходившей даже за рамки округов и принимавшей общереспубликанский характер. Так, например, группа «Екатеринославцев» противостояла группе «Донбассовцев». Порой было даже трудно понять, что они делили.
Отправляя Кагановича на Украину, Сталин предупредил его о предстоящих трудностях. В частности, как позже вспоминал Лазарь Моисеевич, он полушутя сказал, что в политбюро Украины существует 14 мнений по всем вопросам. На возражение Кагановича, что этого не может быть, так как в Политбюро ЦК Украины всего 7 человек, Сталин ответил: «Сначала один член Политбюро расходится с другим – получается 7 мнений, а потом каждый член Политбюро расходится с самим собой – получается еще 7 мнений, а в целом получается 14 мнений. Вы должны это преодолеть. Недаром ведь говорят, где два украинца, там три гетмана».
Сталин с минуту помолчал и добавил:
– Присмотрись там к местным кадрам, толковых рабочих нужно выдвигать на партийную работу.
Вот под это настроение и попал Никита Сергеевич.