Это же обязательство следовало из всего содержания доклада. Своим решительным осуждением Сталина за то, что с его санкции арестовывали и судили кандидатов в члены Политбюро, членов ЦК, делегатов съезда, Хрущев давал понять представителям партийной номенклатуры, что теперь никакие судебные преследования им не страшны. Он давал гарантию своим выдвиженцам и другим участникам съезда, что он берет их под свою защиту. Фактически с этого времени Хрущев ввел «принцип ненаказуемости» партийных верхов.
В то же время, обвинив Сталина в подозрительности, нетерпимости к иным мнениям, готовности устранить любого критика, Хрущев создавал иллюзию того, что отныне у власти находится человек, свободный от подозрительности, исключительно терпимый к инакомыслию и готовый поддерживать мир с любым критиком его взглядов. Как это часто бывало в истории, подобные декларации вызвали доверие у многих и в течение долгого времени лишь близкие к Хрущеву люди замечали присущие ему мнительность, нетерпимость к чужим мнениям и интриганство. Хотя Хрущев сумел создать впечатление о том, что не он, а Сталин постоянно устранял своих коллег по руководству, на самом деле за 11 лет своего пребывания у власти Хрущев отправил в отставку больше членов высшего руководства страны, чем Сталин за 29 лет.
Через четыре с лишним года Хрущев в присутствии участников Совещания компартий 1960 года рассказывал о том, как он решил выступить с антисталинским докладом и опять повторил рассказ Винниченко. По словам Ф.М. Бурлацкого, Хрущев говорил: «Вот так и на XX съезде. Уж поскольку меня избрали Первым, я должен был, как тот сапожник Пиня, сказать правду о прошлом, чего бы это мне ни стоило и как бы я ни рисковал». Но поскольку для Пини идеи, за которые боролись его товарищи, были безразличны, из рассказа Хрущева следует, что ему были глубоко безразличны те оценки, которые он высказывал в отношении Сталина. Получалось, что Хрущев лишь выполнял свой долг перед своими товарищами из партийной номенклатуры.
Однако Хрущев заботился не только о своих коллегах из партийных верхов. Во-первых, с помощью доклада, в котором впервые было столько сказано о незаконных репрессиях, он отводил от себя подозрения в том, что он лично ответственен за гибель и пребывание в заключении многих невиновных людей. Во-вторых, своим докладом Хрущев провозглашал, что лишь благодаря ему страна освободилась от произвола и параноидального страха, некомпетентности и застоя. Получалось, что тот, кто выступал против Хрущева, был на стороне произвола и жестокости, невежества и отсталости. Теперь любое выступление против Хрущева он мог расценивать как попытку вернуть страну в царство мракобесия и террора. Так Хрущев создал мощный инструмент укрепления своей власти.
В то же время миф, построенный Хрущевым из смеси правдивых фактов с многочисленными искажениями исторической правды и логики, стал мощным орудием разрушения общественного сознания. Его разрушительность возросла еще и потому, что миф XX съезда оказался одним из наиболее живучих мифов XX столетия.
Глава 3
ОТТЕПЕЛЬ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ПОЛОВОДЬЕ
Свое мощное воздействие миф о «культе личности Сталина и его последствиях» на общественное сознание нашей страны оказывал, потому что мало кто решался подвергнуть доклад открытой критике. Дело было не только в тогдашних запретах и ограничениях для высказывания своего мнения. Парадоксальным образом этому способствовал огромный авторитет руководителя страны, сложившийся еще при Сталине. Кроме того, Хрущев с первых же страниц доклада создавал лживое впечатление, что на отстранении Сталина от власти настаивал В.И. Ленин. Психологически значительная часть советских людей не была готова усомниться в правоте слов, которые изрекались действующим первым руководителем советской страны и ее основоположником.
Критиковать доклад было крайне трудно также из-за того, что почти никто не смог прочитать его. Сначала Хрущев на несколько минут показал его членам Президиума ЦК, но потом текст доклада был у них отобран. Не получили возможности обсуждать доклад и делегаты XX съезда. После зачтения доклада он превратился в «закрытое письмо ЦК», которое можно было прочесть лишь избранным людям или воспринять его содержание из их уст на слух. Затем закрытое письмо с текстом доклада исчезало в тайных хранилищах ЦК КПСС и уничтожалось. Слушатели доклада не имели возможности внимательно проанализировать аргументы Хрущева, увидеть их очевидные логические натяжки, передержки, а то и откровенную ложь. В то же время форма знакомства с докладом предполагала, что слушателям оказывалось высокое доверие. Члены КПСС и ВЛКСМ становились причастными к страшным и сокровенным тайнам. По сути, доклад стал «сокровенным сказанием» для избранных, как это бывает в традиционных племенах, тщательно оберегающих секреты священных мифов.
Доклад вызывал доверие у многих слушателей также и потому, что его содержание давало иллюзию ответов на многие вопросы, которые уже давно накопились в общественном сознании. Хрущев обратился к тайнам советского прошлого, о которых было мало известно. Хрущев не решился подвергнуть сомнению вину Бухарина, Рыкова, Пятакова, Зиновьева, Каменева и других, поскольку в этом случае ему пришлось бы оспаривать содержание и выводы открытых процессов, о которых было широко известно из печати. Хрущев предпочел говорить о судьбе Рудзутака, Эйхе, Чубаря, Косиора, Вознесенского, Кузнецова, дела которых рассматривались на закрытых процессах. Благодаря докладу слушатели впервые получали официальные сведения о том, что эти руководители были осуждены, расстреляны и позже признаны невинными жертвами. Одновременно Хрущев давал простые и однозначные ответы на возникавшие вопросы о причинах конфликта с Югославией, об аресте, а затем освобождении врачей из Лечсанупра Кремля и так далее.
Впервые советские люди получали широкий доступ к информации о том, что делалось в кремлевском кабинете Сталина. То, что до сих пор тщательно скрывалось или о чем «дозировано» сообщалось в редких публикациях, теперь выливалось широким потоком на сознание, давно стремившееся узнать о том, как вершатся решения государственного масштаба и что за люди, которые их принимают. Поскольку информация исходила от непосредственного очевидца и участника доселе закрытых совещаний, она вызывала доверие.
Советское общество было не готово к рассуждениям о сложных и противоречивых процессах в обществе бурных революционных перемен, борьбе за власть, которая может происходить в любом коллективе, массовой подозрительности, которая может охватывать подавляющую часть общества, корыстных мотивах, которыми могут руководствоваться разоблачители мнимых врагов, жестокости, которую могут проявлять многие люди.
Правда, Хрущев не решился последовать всем обычным для советской пропаганды канонам. Если Берию обвинили в пособничестве международному империализму, то здесь Хрущев заявлял: «Сталин был убежден, что это было необходимо для защиты интересов трудящихся против заговора врагов и против нападения со стороны империалистического лагеря». Хотя такое объяснение не отвечало представлениям о «классовой» природе общественных явлений, оно казалось удобным, поскольку бытовое сознание легче восприняло переход от безграничной веры в Сталина к осуждению его. Хрущев «разоблачал» Сталина не как врага народа или агента международного империализма, а как человека, имевшего обычные человеческие недостатки и пороки. Одновременно Хрущев «заземлял» Сталина и подменял исторический анализ деятельности государственного руководителя разбором человеческих поступков на уровне житейского опыта. Поскольку в ходе конфликтов в трудовом коллективе, доме и семье, многие люди верили своим простым объяснениям о том, что их оппоненты обладают исключительно дурными чертами характера, они готовы были принять примитивное объяснение Хрущева о плохих чертах характера Сталина как первопричине трагических событий в советской истории.