Ревизионист Гомулка проявлял настолько беспримерную надменность, что я счел нужным на некоторые его действия указать Хрущеву, когда я встретился с ним в Ялте. Мы сидели в тенте на гальках у берега моря, и Хрущев, выслушав меня, признал меня правым и сказал дословно: "Гомулка является настоящим фашистом". Однако оба контрреволюционера позднее договорились и были сладкогласными и сладкоречивыми друг с другом. Расхождения и противоречия смягчились.
Выступление Гомулки на пленуме Центрального Комитета, избавшем его первым секретарем, явилось "программным" выступлением ревизиониста. Он подверг критике линию, проводившуюся до того времени в промышленности и сельском хозяйстве, изобразил кооперативную систему в деревне и государственные фермы в черном свете и объявил их нерентабельными. Эти взгляды мы квалифицировали как антимарксистсколенинские. В Польше, быть может, были допущены ошибки в деле коллективизации и развития сельскохозяйственных кооперативов, но ведь виновна в этом не кооперативная система. Она уже доказала свою жизненную силу, как единственный путь социалистического строительства в деревне в Советском Союзе, в других социалистических странах, в том числе и у нас. Гомулка начал бряцать мечом налево и направо против "нарушений законности", против "культа личности", против Сталина, против Берута (хотя его он и не упомянул по имени), против руководителей социалистических стран, которых он называл сателлитами Сталина. Гомулка взял под защиту контрреволюционные выступления в Познани. "Познаньские рабочие, - заявил Гомулка на VIII пленуме в октябре 1956 года, - протестовали не против социализма, а против отрицательных явлений, распространившихся в нашей общественной системе. Попытка представить прискорбную трагедию Познани как дело рук империалистической агентуры и империалистических провокаторов была политически весьма наивной. Причины надо искать в партийном и государственном руководстве".
Советские были обеспокоены польскими событиями, побоялись, так как видели, что ими же провозглашенный "новый курс" заводил польских руководителей дальше, чем они этого желали, и что Польша могла выйти из-под их влияния. В те дни, когда проводил свою работу пленум, который должен был вновь привести к власти Гомулку, поспешно выехали в Польшу Хрущев, Молотов, Каганович и Микоян. Хрущев грубо пожурил польских руководителей на аэродроме: "Мы кровь проливали за освобождение этой страны, а вы хотите отдать ее американцам". Беспокойство русских росло, ибо и советского маршала Рокоссовского, поляка по происхождению, и других членов Политбюро, которых считали просоветскими, как Минца и других, выводили и фактически вывели из состава Политбюро. Однако поляки не поддались ни их давлению, ни передвижениям русских танков: они не впустили их даже на пленум. Состоялись также переговоры, в которых принимал участие и Гомулка, но тем не менее Хрущев и его друзья пока что оставались на бобах. Было применено давление, в "Правде" была опубликована статья, на которую поляки дали грубый ответ, но, наконец, Хрущев благословил Гомулку, а тот, совершив также "паломничество" в Москву, получил там кредит и высказался за советско-польскую "ленинскую дружбу".
Гомулка стал проводить свою "программу", создал "рабочие советы" и "самоуправленческие кооперативы", "комитеты реабилитации", стал поощрять частную торговлю, ввел религию в школу и армию, распахнул двери перед иностранной пропагандой; он также стал говорить о "национальном пути" к социализму.
Взгляды и действия Гомулки были слишком явными и ничем не прикрытыми, так что многие не принимали их или же не могли принять открыто. Хрущев также был вынужден время от времени закидать Гомулке камешек в огород. То же самое, сдержанность или возражения выказывали в то время чехи, французы,
болгары, восточногерманцы, которые один глаз и одно ухо держали в сторону Москвы. Мы, естественно, были против Гомулки и его действий и об этом мы поставили в известность советское руководство, с которым мы уже беседовали об этом вопросе. Такая позиция приходилась не по душе полякам, и их печать открыто жаловалась на то, что другие партии не понимали происходивших в Польше перемен. В одной статье, опубликованной в те дни, они упоминали нашу печать и печать некоторых других стран в качестве примера такого "непонимания", в отличие от итальянской, китайской, югославской и других партий, которые "правильно понимали глубоко социалистический характер перемен, происходивших в Польше".
Югославы с энтузиазмом встретили эти "социалистические" перемены, трубили о том, что в Польше "взяли верх те силы, которые боролись за политическую демократизацию, за экономическую децентрализацию и за систему самоуправления".
И относительно польских событий советские не давали нам никаких информации, а лишь послали письмо, в котором писали, что положение там было очень тяжелым, и сообщали о предстоящей поездке туда советской делегации. Только и всего, никаких вестей, никаких информации. В советской печати помещались иногда статьи, бичевавшие польские события, но были и такие статьи, которые поддерживали их. Из бесед с советским послом в Тиране, Крыловым, как я уже сказал, нельзя было добиться толку. На одной из встреч с ним я заговорил о польском вопросе, о нашей тревоге по поводу происходившего там.
- Почему, - спросил я его, - нас не держат в курсе событий, как это возможно держать нас в неведении относительно таких вопросов, которые касаются всех нас? Это неправильно.
- Вы правы, - ответил мне Крылов.
- Передайте наше мнение вашему Центральному Комитету, - сказал я ему в заключение.
В рамках происходивших событий становилось все более явным расхождение во мнениях между нами и советскими. Позиция нашей партии в связи с этим вопросом была такова: не предавать огласке эти разногласия, ибо это нанесло бы ущерб Советскому Союзу и социалистическому лагерю, но, с другой стороны, не идти ни на какие уступки в принципах, придерживаться нашей позиции, прямо говорить советским руководителям о наших взглядах.
Когда я находился в Москве в декабре того же года, поговорил с советскими руководителями и о польском вопросе. На декабрьских переговорах 1956 года я остановлюсь, особо но хочу здесь отметить поддержку, которую Хрущев с компанией оказали Гомулке в деле закрепления его власти. Когда мы изложили Хрущеву и Суслову наши взгляды и сомнения относительно Гомулки, они попытались убедить нас в том, что он был хорошим человеком и что его надо было поддержать, но мы были убеждены, что беспорядки, имевшие место в Польше и походившие на венгерскую контрреволюцию, были делом рук Гомулки и способствовали приходу к власти этого фашиста, который остался у власти до тех пор, пока не был убран хрущевцами и Гереком. Этот последний является заклятым врагом Албанской партии Труда. В Польше были низвергнуты все, один за другим (Гомулка и горстка его сообщников, среди которых и пресловутые Спыхальский и Клишко. были сняты с занимаемых постов в 1970 году, а Герек, занявший место Гомулки, был снят с поста первого секретаря ПОРП в 1980 году.). Циранкевич, этот старый агент буржуазии, пребывал у власти дольше и управлял нитями совместно с оккупировавшей Польшу Советской армией.
События в Венгрии и Польше вызвали законное беспокойство у нашей партии и ее руководства, так как наносили ущерб делу революции, ослабляли позиции социализма в Европе и во всем мире.
Когда эти события уже завершились или, вернее, утратили открытую и острую форму, так как теперь развертывались втайне, настал момент произвести анализ и вынести заключения. Анализом занимались и Хрущев, и Тито в своих интересах и по своим расчетам, исходя из своих антимарксистских взглядов. Ти-товцы и хрущевцы по сути дела сходились в своем "анализе" - причиной всего происшедшего они считали ошибки руководства Венгерской партии трудящихся и взваливали вину особенно на Ракоши. Кадар, как слуга двух господ, также вторил им, заявляя, что "возмущение масс было законным ввиду ошибок преступной клики Ракоши и Герэ".
Наша партия, учитывая ход событий в той мере, в какой она была осведомлена о них, и, исходя из фактов, проступивших в свет после рассеивания мрака, окутывавшего заговор, произвела анализ этих событий и вынесла соответствующие заключения. По-нашему, контрреволюция была спровоцирована и организована мировым капитализмом и его титовской агентурой в самом слабом звене социалистического лагеря в такой момент, когда хрущевская клика еще не успела закрепить свои позиции. Венгерская партия трудящихся и диктатура пролетариата в Венгрии растаяли, как снег от дождя при первой же суровой конфронтации с реакцией. Из всего того, что произошло, наше внимание привлекли некоторые факты: