Помню, среди многих других, поднял тост Молотов:
- Я, - сказал он, - отношусь к той категории людей, которые не придавали значения Албании и не знали ее. Теперь наш народ гордится тем, что у него есть такой верный, надежный и боевой друг. У Советского Союза много друзей, но не все они одинаковы. Албания - наш лучший друг. Поднимем же наши бокалы за то, чтобы у Советского Союза были такие верные друзья, как Албания!
В тот вечер в целом все советские руководители расхваливали нашу правильную линию и осуждали югославских ревизионистов. Маршал Жуков даже сказал нам, что они располагали данными о том, что руководители Белграда поддерживали венгерскую контрреволюцию не только в идеологическом, но и в огранизационном отношении и что югославы выступали как агентура американского империализма.
Короче говоря, именно в таком духе проходил и закончился ужин. Дня два или три спустя мы имели предварительную встречу с Сусловым, секретарем Центрального Комитета;
он выдавал себя за специалиста по идеологическим вопросам и, если я не ошибаюсь, на него были возложены также вопросы международных отношений.
Суслов относился к числу самых закоренелых демагогов в советском руководстве. Остроумный и хитрый, он умел выходить из трудного положения и, быть может, именно поэтому он является одним из немногих деятелей, сохранивших свои посты после неоднократных чисток, проведенных в советском ревизионистском руководстве. Мне несколько раз приходилось беседовать с Сусловым, и всегда меня одолевало чувство скуки и неприятности при встрече с ним. У меня мало охоты было беседовать с Сусловым особенно теперь, после венгерских событий, после спора, который я имел с Ним по вопросу о Наде, о положении в Венгрии и т.д., а также зная его роль в этих событиях, особенно в принятии решения о снятии Ракоши. Тем не менее, это было в интересах дела, и я встретился с Сусловым.
В этой встрече участвовал также Брежнев, но он фактически только присутствовал, ибо во время всей беседы говорил только Суслов. Леонид время от времени двигал своими толстыми бровями и сидел до того застывшим, что трудно было догадаться, что он думал о том, что мы говорили. Впервые я встретил его на XX съезде, во время перерыва между заседаниями (затем по случаю 40-й годовщины Октябрьской революции, в ноябре 1957 г.), причем еще на этой случайной встрече на ходу он произвел на меня впечатление высокомерного и самодовольного человека. Познакомившись с нами, он вскоре завел разговор о себе и "конфиденциально" сказал нам, что он занимался "специальными видами оружия". Своим тоном и выражением лица он дал нам понять, что он был в Центральном Комитете человеком, занимавшимся проблемами атомного оружия.
XX съезд избрал Брежнева кандидатом в члены Президиума Центрального Комитета, а год спустя июньский пленум 1957 года ЦК КПСС, осудив и убрав "антипартийную группу Молотова-Маленкова", перевел Брежнева из кандидата в члены Президиума. По всей видимости, это была награда за его "заслуги" в деле ликвидации Молотова, Маленкова и других в партийном руководстве.
Еще много раз после этих событий, вплоть до 1960 года, мне приходилось ездить в Москву, где я встречался с главными руководителями Коммунистической партии, но Брежнева, как и до XX съезда, нигде не видел, и не слыхал, чтобы он где-либо выступал. Стоял или держался все время в тени, как сказать, "в запасе". Как раз этот угрюмый и степенный человек после бесславного конца Хрущева вышел из тени и сменил ренегата, чтобы дальше продвинуть грязное дело хрущевской мафии, но теперь уже без Хрущева.
По всей видимости, Брежнев был поставлен во главе Коммунистической партии и советского социал-империалистического государства не столько благодаря его способностям, сколько в качестве модус вивенди, в противовес враждовавшим группировкам, которые грызлись и ссорились в верховном советском руководстве. Но надо отдать должное ему: у него только брови комедиантские, дело его - совершенно трагическое. С тех пор как этот хрущевец прибрал власть к своим рукам, наша партия не раз говорила свое слово о нем и его антимарксистском, враждебном и агрессивном нутре. Впрочем здесь не место вдаваться в подробности относительно Брежнева, вернемся к декабрьской встрече 1956 года.
Вначале Суслов предложил нам кратко говорить о вопросах, подлежавших обсуждению, особенно что касается исторической части; он, в свою очередь, сделал нам обзор венгерских событий. Подверг критике Ракоши и Герэ, которые своими ошибками "вызвали большое недовольство в народе", тогда как Надя оставили вне контроля.
- Надь и югославы, - сказал он далее, - боролись против социализма.
- А зачем Надя снова приняли в партию? - спросил я.
- Был исключен несправедливо, его ошибки не заслуживали такого наказания. А теперь Кадар идет правильным путем. В вашей печати имелись некоторые критические ноты в адрес Кадара, но надо учесть, что его следует поддержать, так как югославы настроены против него.
- Мы плохо знаем Кадара. Знаем только то, что он сидел в тюрьме и был сторонником Имре Надя.
В ответ на наше замечание о том, что нас не держали в курсе хода событий в Венгрии. Суслов сказал, что события разыгрались внезапно и не было времени для консультаций.
- С другими партиями мы также не консультировались. Только при вторичном вмешательстве мы посоветовались с китайцами, тогда как Хрущев, Маленков и Молотов поехали в Румынию и Чехословакию.
- Как это вы нашли время советоваться с Тито даже относительно назначения Кадара, а мы ни о чем не были осведомлены? - спросил я.
- Мы не советовались с Тито относительно Кадара, - сказал он. - Мы только сказали ему, что правительству Надя больше нет места.
- Это, - отметил я, - принципиальные вопросы. Консультации дело необходимое, но их нет. Политический Консультативный Комитет Варшавского Договора, например, вот уже год, как не собирается.
- Намечено созвать его в январе, тогда как в те дни каждый день отлагательства вызывал бы большое кровопролитие,
Я сказал ему, в частности, что нам кажется странным употребляемый теперь термин "преступная шайка Ракоши-Герэ" и считаем, что это не способствует сплочению всех венгерских коммунистов.
- Ошибки Ракоши, - сказал Суслов, - создали трудное положение и вызвали недовольство среди народа и коммунистов.
Мы попросили их конкретно рассказать нам об ошибках Ракоши и Герэ, и Суслов привел нам целый ряд общих соображений, с помощью которых он старался свалить на них всю ответственность за происшедшее. Мы попросили привести какой-нибудь конкретный пример, и он сказал нам:
- Вот, например, Райк, который был назван шпионом без подтверждения этого документами.
- Беседовал ли кто-либо с Ракоши об этих делах, делал ли ему кто-либо внушение? - спросил я.
- На Ракоши внушения не действовали, -последовал ответ.
В то же время мы совершенно расходились с Сусловым во мнениях в связи с отношением к Гомулке и его взглядам.
- Гомулка, - сказал я Суслову, - снял коммунистов, старых и верных руководителей и офицеров, и сменил их другими, теми, кто был осужден диктатурой пролетариата.
- Он опирался на знакомых ему людей,
- сказал Суслов. - Надо давать Гомулке время, а затем уже судить о нем.
- А ведь о его взглядах и действиях уже можно прекрасно судить, возразил я ему. - Чем объяснить антисоветские лозунги, под которыми он пришел к власти?!
Суслов сделал гримасу и тут же возразил:
-- Это не дело рук Гомулки, к тому же он теперь сдерживает их.
- Ну а его взгляды и его заявления, например, о церкви?
Суслов произнес мне целую речь, "доказывая", что это просто "предвыборная тактика", что Гомулка "занимает правильную позицию" в отношении Советского Союза и социалистического лагеря, и т.д. и т.п. Мы расстались, не договорившись друг с другом.
В тот же день мы имели официальные переговоры с Хрущевым, Сусловым и Пономаревым. Вначале слово взял я и изложил взгляды нашей партии на венгерские и польские события, как и на взаимоотношения с Югославией. С самого начала моего слова я сказал им:
- Наша делегация открыто изложит взгляды Центрального Комитета нашей партии на эти вопросы, хотя по некоторым вопросам у нас имеются расхождения с советским руководством. Эти мысли, будь они сладкие или кислые, продолжал я, - я изложу прямо, как подобает марксистам-ленинцам, чтобы мы в товарищеском духе обсуждали и решили, правы мы или нет, и в случае, если вы считаете, что мы неправы, то убедите нас в этом.