В апреле 1957 года мы выехали в Советский Союз. Выехали я, Мехмет Шеху, Гого Нуши, Рита Марко, Рамиз Алия, Спиро Колека, Джафер Спахиу, Бехар Штюла и другие. Ну и странно: как только судно, на борту которого мы находились, вошло в территориальные воды Советского Союза, нагрянула группа советских боевых кораблей, которая обступила нас, приветствовала нас флажками и эскортировала вплоть до Одессы. Встретить нас в порт вышли заместитель премьера Украины, заместитель министра иностранных дел Советского Союза Патоличев, партийные и государственные руководители Одессы, как и сотни людей с флажками и цветами. В Одессе мы пробыли один день, осмотрели город, посмотрели балет, а вечером поездом отправились в Москву. На вокзале в Киеве нас встретили Кириченко, Кальченко (премьер-министр Украины) и другие; между нами состоялась сердечная беседа, потом они пожелали нам доброго пути и мы поехали дальше. Еще более теплая атмосфера царила на Киевском вокзале в Москве. Неся в руках цветы и флажки, тысячи и тысячи москвичей вышли приветствовать албанскую делегацию на высшем уровне и выразить свою любовь и свое искреннее уважение к нашему народу, нашей партии и нашей стране. Эту особую любовь и уважение советского народа к нам, выпестованные еще при Сталине, я ощущал всякий раз, когда мне представлялся случай вступать в контакты с простыми людьми из советского народа на промышленных предприятиях и в колхозах, в культурных, художественных и научных учреждениях. В лице нашей партии и нашего народа рядовые советские люди видели своих настоящих и искренних друзей, видели партию и народ, которые всем сердцем любили и всеми силами защищали Советский Союз, любили и свято чтили Ленина и Сталина.
- Товарищ Энвер, - обратился ко мне Патоличев, - на этом вокзале мы встречали и других высокопоставленных представителей стран народной демократии, но такого приема, какой советский народ оказывает вам, мне не доводилось видеть.
Встретить нас на перрон вышли Хрущев, Булганин, члены Президиума Центрального Комитета партии, члены правительства СССР и другие. Мы обменялись рукопожатиями и обнялись с ними, и, хотя радость, которую они выражали, ни в коем случае нельзя было сравнивать с радостью обступившего нас и продолжавшего устраивать нам овации народа, все-таки мы заметили, что на этот раз и прием советских руководителей был на несколько ступеней выше, чем в прошлом. И слова и свидетельства почтения, как на вокзале, так и на приемах по случаю нашего приезда, потоком лились.
- Мы гордимся дружбой с вами; ваша партия - партия молодая, но она проявляла большую зрелость; вы играете огромную роль .... - наперебой спешили заявлять нам Хрущев, Булганин, Поспелов и другие.
Вскоре мы увидели, что это был "калач". Кнут они показали нам несколько позднее.
- Мы должны помогать вам более организованно. Кое-что мы вам давали, но не в должной мере обдуманно, - старался задобрить нас на первом приеме Хрущев, который и в данном случае не забыл повторить сильное "желание" о том, чтобы Албания "стала образцом для стран Азии и Африки, для Греции и Италии".
Неоднократно подчеркнув: "мы еще больше", "еще лучше будем помогать вам", Хрущев нашел уместным тут же проверить эффект своих обещаний.
- Мы громко смеялись в Президиуме, - сказал он, - прочитав речь Тито в Пуле. В ней он поносил товарища Энвера, но Тито просто слепец.
- Мы незамедлительно дали ему заслуженный ответ, - сказал я.
- Конечно, конечно, - заметил Хрущев и улыбка сошла с его лица, - но мы должны сдерживать свой законный гнев и проявлять в их отношении великодушие ради народов Югославии, ради единства лагеря.
- Мы, - продолжал он, - будем идти в народ и выступать перед ним. Нам следует быть разумными, не упоминать югославов по имени, а говорить о ревизионизме вообще, как явлении .. .
Это был прием по случаю нашего приезда, и я не стал возражать ему. Но впоследствии югославский вопрос преследовал нас всюду.
Спустя два дня мы выехали в Ленинград. Там нас встретил Козлов, который отозвался о нас в самых горячих словах.
- Я без ума от Албании, - сказал он. - Я стал большим патриотом вашей страны! (Два-три года спустя во время незабываемых бухарестских и московских событий тот же Козлов показал себя столь большим "патриотом" нашей страны, что, помимо всего другого, угрожал нам лишением свободы и независимости Родины, заявив: "Достаточно одной атомной бомбы, сброшенной американцами, чтобы стереть с лица земли Албанию и ее население".
Мы посетили в частности машиностроительный завод им. Ленина, крупный завод исторической важности. Там, в трудных условиях царизма, Ленин создал первые коммунистические группы и часто выступал перед рабочими.
- Ни одна иностранная делегация не побывала на этом заводе, - заметил Поспелов, сопровождавший нас в этой поездке.
Рабочие не были подготовлены к встрече с нами, так как наш визит не входил в план, но они оказали нам действительно очень теплый прием. Один рабочий, участвовавший в работе по изготовлению турбины для нашей гидростанции на реке Мат, вручил нам несколько инструментов для передачи их на память албанскому рабочему. Заводские рабочие, с которыми мы беседовали, сказали нам, что знали Албанию и питали особую любовь к албанскому народу; они назвали наш народ героическим народом.
На заводе сразу же был устроен митинг с участием около 4000-5000 человек, и меня попросили выступить на нем. Взяв слово, я выразил им глубокую любовь и признательность, которые албанский народ и Албанская партия Труда питают к ним и ко всему советскому народу. Настала очередь рассказать им о борьбе нашего народа и нашей партии против врагов империалистов и ревизионистов. Враги эти были конкретными, имели свои имена, они развертывали против нас конкретную деятельность. Следовало открыто говорить рабочим об этом, хотя Хрущеву это не понравилось бы. Он еще на первой встрече "ориентировал" нас относительно югославского вопроса. Однако как мне, так и моим товарищам сердце подсказывало говорить, поэтому в моей речи я сказал рабочим, что югославские руководители являются антимарксистами, шовинистами, что они занимались враждебной деятельностью и т.д.
Рабочие внимательно слушали меня и восторженно скандировали. Но по окончании митинга Поспелов сказал мне:
- Неплохо было бы подправить часть, где речь идет о Югославии, она показалась мне резкой.
- В ней ничего лишнего нет, - ответил я.
-Завтра ваша речь будет опубликована в печати, - заметил Поспелов. -Югославы очень рассердятся на нас.
- Это мое выступление. С вами все в порядке, - сказал я ему.
- Поймите же нас, товарищ Энвер, - продолжал Поспелов. - Ведь Тито утверждает, что это мы подбиваем вас говорить так открыто против них. Нужно будет смягчить эту часть.
Весь этот диалог шел в одной из комнат ленинградского оперного театра им. Кирова. Время начала спектакля прошло, люди ждали нашего входа в зал.
- Поговорим об этом потом, когда кончится спектакль, - сказал я. Время истекает.
- Отложим начало спектакля, -настоял он, - вот я скажу об этом товарищам.
Мы немножко поспорили и, наконец, пришли к "компромиссу": слово "враждебная" заменить словом "антимарксистская".
- Ревизионисты были на седьмом небе от радости. Но, позадумавшись, Козлов захотел другой "уступки":
- Антимарксистская, - заметил он, - это как-то плохо звучит, а что если подправить, сделать "немарксистская"?
- Так и сделайте! - сказал я с иронией, - пусть будет по-вашему.
- Перейдем в фойе, - сказал тогда Козлов, и мы раза два прошлись по нему, чтобы Козлов здоровался с присутствующими то направо, то налево. Тем временем другие ушли внести "поправки", а вместе с ними пошел и Рамиз. Но, вернувшись, Рамиз сообщил мне, что они сняли все сказанное мною о югославах. Я поручил ему передать им, что мы настаивали на своем мнении, но люди Хрущева ответили: