Инженер комбината «Сахалинуголь» М.М. Гурен считал, что страна избавилась от тирана{81}. Не жалела, хотя и боялась неизвестности заведующая складом завода Главторфмаш в Симферополе Е, Н. Петрушенко, у которой еще в 1930 г. репрессировали отца{82}. «Наконец-то он сдох!» — сказала 14-летняя ученица одной из школ в Шатуре, отец которой (директор завода) был арестован в 1951 г.; так с ней весь класс не разговаривал несколько дней{83}. Повар кафе-ресторана «Столешники» в Москве Е.В. Глазунова своего мнения открыто не высказывала, но была рада случившемуся: «Была надежда, что люди будут лучше жить». Надежда на «освобождение от стальных оков» появилась у хирурга Каунасской городской больницы П. Паулюцкаса. Рад был и служащий машиностроительного завода в Ромнах Л.Ю. Бронштейн. Радовалась жена инвалида из Фирсановки С.Ф. Зубкова, родителей которой спасло от раскулачивания бегство из дома. Была счастлива вся семья продавщицы из подмосковной Фирсановки Н.В. Овсянниковой, родители которой были зажиточными крестьянами и чудом спаслись от раскулачивания. Восторг и великую радость испытали бывший дворянин С.Н. Гук и его жена М.А. Гук, работавшая шофером в Министерстве путей сообщения. Не очень жалела покойного рабочая Звениговской типографии в Марийской автономной республике Ф.И. Артемьева, у которой незадолго до этого репрессировали мужа.
По словам Т.В. Крутиковой, работавшей медсестрой в колхозе под Невьянском на Урале «большинство населения встретило эту новость с равнодушием», а многие, в том числе и она, — «с облегчением, поскольку люди жили в постоянном страхе и нищете»{84}.
Вспоминают о своем участии в тех или иных траурных мероприятиях около 7% опрошенных. Стояли в траурном карауле у бюста вождя на Реутовской хлопкопрядильной фабрике М.Т. Широкова и Е.Т. Назарова. У памятника Сталину в Харькове круглосуточно стояли толпы людей, стихийно образовав почетный караул. Некоторые слушатели тамошней военной академии самовольно уехали в Москву на похороны, и ее командование не стало объявлять им взысканий, сочтя причину уважительной. Участвовала в сборе денег на железнодорожный билет в Москву казанская школьница В.Г. Козлова. Ходила к Колонному залу Дома союзов прощаться с почившим вождем студентка МГПИ им. Ленина Н.Б. Косяк со своими сверстниками. Недошедший туда из-за давки водитель автобазы Центросоюза Н.В. Рыков видел «всюду оторванные пуговицы, сорванные одежды, разбитые витрины, перевернутые автобусы, открытые подземные люки, куда, говорят, падали люди. «После этой стихии Москву убирали неделю». Рабочий Красногорского оптико-механического завода В.Д. Бакин с товарищами пешком добирался до Колонного зала Дома союзов полтора дня. В Московском экономико-статистическом институте все рыдали, стоя на коленях перед портретом Сталина, — вспоминала студентка Н.П. Назарова: «Мы восхищались теми, кто попал на похороны». Только до Савеловского вокзала смогла дойти студентка Московской сельхозакадемии им. Тимирязева В.Ф. Полянская, а вот ее подруга из Томска погибла. Кто-то вытащил из толпы едва ли не задавленную А.А. Орлову, приехавшую специально из Чаплыгина. На второй день после похорон ездила в Москву на Красную площадь учительница вечерней школы из поселка им. Володарского В.Н. Вавилина с подругами: «Было много цветов, мы подбирали лепестки и плакали над ними»{85}.
И действительно, лично проститься с усопшим пожелали миллионы людей. К Дому союзов устремились не только жители Москвы и Подмосковья, но и более отдаленных областей. По распоряжению председателя похоронной комиссии Хрущева министр путей сообщения Б.П. Бещев запретил продажу билетов на все пассажирские поезда, следующие в Москву, и отменил движение всех пригородных поездов. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. В столицу устремились тысячи грузовых машин. Их очереди вытянулись на многие километры. Например, на южном направлении затор движения начинался от Серпухова, а затем паралич движения сковал шоссе уже от Тулы. В самой Москве, в ее центре, на Пушкинской улице и прилегающих к ней бульварах скопились многотысячные толпы пеших.