Подобного рода решения были приняты и в отношении прибалтийских республик. Пленум ЦК КП Латвии обсудил «крупные недостатки в политической работе и в руководстве хозяйственным и культурным строительством». Избранный на этом пленуме вторым секретарем ЦК КПЛ (вместе с 6 новыми заведующими отделами — латышами) В.К. Круминьш вспоминал позже, как вернувшийся из Москвы первый секретарь Я.Э. Калнберзин передал категорическое указание Берии перевести все делопроизводство в учреждениях и организациях на латышский язык, а всех работников, этим языком не владеющих, в течение двух-четырех недель отправить в распоряжение ЦК КПС. А министр внутренних дел, «который сам говорил по-латышски через пень-колоду, самолично разбил пишущую машинку с русской клавиатурой»{151}.
Реалистичнее, чем раньше, новое советское руководство смотрело и на проблемы внешней политики. Оно стало проявлять большую готовность к разумному компромиссу в тупиковых ситуациях. Было объявлено об отказе от каких бы то ни было территориальных претензий к Турции. Были восстановлены дипломатические отношения с Израилем, разорванные в разгар «дела врачей». Предпринимались шаги по нормализации отношений с Югославией. Дано согласие на заключение перемирия в Корее.
Той же весной, уже через два-три месяца после смерти Сталина, новое советское руководство в лице Маленкова, Молотова, Берии и Хрущева в беседе с венгерским лидером М. Ракоши рекомендовало ему разделить посты главы партии и главы правительства, «поскольку неправильно сосредоточивать слишком большую власть в одних руках». Сами они уже сделали это. Причем решили впредь руководителя партийного аппарата не именовать генеральным секретарем, а всего лишь первым секретарем. Делясь своими планами в области внутренней и внешней политики, они утверждали, что намерены «резко повысить жизненный уровень трудящихся», для чего собираются снизить темпы роста капиталовложений в тяжелую промышленность и вообще те капиталовложения, которые медленно амортизируются, не скоро начинают приносить доход, зато всеми средствами станут наращивать производство товаров народного потребления. В этих же целях будут сокращаться военные расходы и одновременно с этим предприниматься попытки смягчить международную напряженность посредством соответствующей мирной политики. И обо всем этом преимущественно говорил Берия. Остальные ему поддакивали{152}. Но, как стало ясно чуть позже, не очень-то искренне.
В конце мая 1953 г. в Президиуме ЦК КПСС обсуждалось положение в Германской Демократической Республике: там было неспокойно и отмечалось «серьезное недовольство», наиболее явственно выразившееся «в массовом бегстве жителей ГДР в Западную Германию» (440000 человек за последние два года, в том числе 120000 в этом году, из них 2718 коммунистов){153}. В Министерстве иностранных дел была выработана рекомендация немецким товарищам «не проводить форсированную политику строительства социализма». Берия же предложил выкинуть из текста слова «форсированную». Молотов был в недоумении:
— Неужели же не ясно, что документ в такой редакции означает отказ от построения социализма в ГДР и капитуляцию перед американцами?
Его поддержали Хрущев, Булганин и другие. Однако Берия продолжал настаивать на своем, ибо полагал, что для СССР и его союзников гораздо выгоднее иметь в Европе не фронтовую линию, разделяющую два противоположных мира и две Германии, а обширную нейтральную полосу:
— Нам нужна мирная Германия. А будет ли там социализм или не будет, нам все равно.
Поскольку к определенному выводу не пришли, создали комиссию из Маленкова, Берии и Молотова. Но им так и не пришлось собраться. Вечером, после заседания, на традиционной прогулке Маленкова, Берии и Хрущева по Кремлю последний уговорил уступить Молотову{154}.
Вынужденный отказаться от своего предложения, Берия, тем не менее, решил позвонить Булганину и посоветовать ему подумать, но не над германским вопросом, а о своем дальнейшем пребывании на посту министра обороны. В том же духе говорил с ним и Маленков. Булганин поспешил поведать об этом Хрущеву. Тот приободрил его, сообщив, что говорил в свою очередь с Молотовым, который остался очень доволен оказанной ему поддержкой и предложил даже перейти с ним на «ты»{155}.