Озадаченный Кэл склонил голову.
— Вот это, — показала Алиизса вокруг. — Сад, Суд, и все это. Мы на самом деле находимся не здесь.
Кэл нахмурился.
— Так или иначе, я уже это понял. Но что же тогда это? И, если все вокруг нереально, то как же я разговариваю с тобой?
Улыбка Алиизсы стала чуть шире.
— Хотела бы я спрашивать о том же, но по некоторым причинам мне известно, что мы оба действительно здесь.
Кэл кивнул, но от ее объяснения лучше ему не стало.
— Что это за место? — спросил он.
Алю опустила руки и побрела к скамейке. Села на нее, и, наклонив голову, посмотрела на сына.
— Это место было моей тюрьмой, — тихо сказала она, не сводя с него глаз. — Когда я впервые оказалась здесь.
— Ах, да, — Кэл вспомнил, что ему отвечали на его расспросы о матери. — Торан рассказывал, когда я был маленьким. Мне говорили, что ты была счастлива здесь.
Алиизса фыркнула.
— Тебе лгали.
Она снова заглянула Кэлу в глаза, и ему стало не по себе от чувства, словно она пытается разглядеть нечто, скрытое глубоко в душе.
— Большую часть времени я даже не понимала, что находилась здесь. Я угодила в ловушку, созданную силой воображения, и меня вынудили познать другую часть себя, более любящую и чуткую.
— Ты говоришь так, будто тебя это уязвило, — Кэл отвернулся, чтобы она не смотрела на него так пристально. — Словно ты этим недовольна.
Его мать пожала плечами.
— Да, — ответила она. — Торан делал то, что считал правильным. Но деяния ангелов отдают произволом не менее чем поступки демонов, и столь же эгоистичны. Ангелы просто прикрываются словами, такими, как «честь» и «справедливость», и они создали из своих махинаций свод законов, чтобы манипулировать другими. Чуть что указывают на него и говорят: «Смотрите, мы правы, так ведь? Каждый должен соблюдать закон».
Кэл нахмурился.
— Хорошо ли это? Одинаково ли справедливы эти законы по отношению ко всем?
Алиизса покачала головой.
— Не это главное. — Она повернулась к нему. — Ты думаешь, мы правильно сделали, сдавшись Гарину и Нильсе, чтобы они доставили Торана сюда? Правильно ли мы поступили, спасая свою жизнь?
Кэл опустил голову.
— Я не знаю.
— Почему ты сомневаешься?
Он вздохнул.
— Потому что это кажется неправильным. Потому что мы должны были бороться, доказывая свою правоту. — Он сжал в гневе кулаки. — Потому что Гарин и Нильса разозлили меня своим властолюбием.
— Думаю, есть еще одна причина, — заметила Алиизса. — Когда настало время освободить Каанира, Торан утверждал, что не мог нарушить свое обещание. Пусть бы это даже означало смерть для всех нас, он бы не стал отступать.
— Это было делом чести, — почти возмутился Кэл. — Он же дал слово.
— Тогда ты спорил с ним, — проронила Алиизса. — И я тоже.
Кэл кивнул. Ему стало стыдно.
— Это было неправильно, — выдавил он. — Это был момент слабости.
— Чепуха, — фыркнула Алиизса. — Торан был готов бросить вызов Высшему Совету и своему собственному богу, лишь бы пойти по следам Засиана. Он даже был готов потащить тебя за собой, и ты тогда не возражал. Ты пошел вместе с ним, потому что знал — так нужно. И что изменилось, когда он вздумал освободить Каанира?
Кэл пожал плечами.
— Я не знаю. Я больше не знаю, что правильно или неправильно.
— Мы оба сильно расстроились из-за него, увидев, что с ним происходит. Он сдался.
Кэла покоробили слова матери.
— Нет, — жалобно возразил он, зная, что она права.
— Посмотри на меня, — сказала Алиизса. — Он приготовился умереть. Он принял такое решение, даже вслух заявил, что предпочитает смерть… тому, с чем ему пришлось бы столкнуться. Он освободил Каанира, потому что принял свою судьбу.
— А мы были не готовы к этому, — сказал Кэл, наконец понимая. — Мы хотели, чтобы он продолжил борьбу, чтобы мы, вернувшись, увидели, как его честь восстановлена.
— Да, — кивнула Алиизса. — Он пытался освободить нас. Я даже думаю, как ни странно, что он хотел, чтобы ты увидел и понял, как глупо рабски подчиняться закону. Это и продемонстрировало освобождение Каанира от принуждения.
— Но в результате Вок стал для нас опасен. Я не думаю, что Торан хотел этого.
— Я тоже. Тут он просчитался. Думаю, он полагал, что Каанир взял бы меня с собой и сбежал, и тогда он смог бы убедить уйти и тебя. Он полагал, что все это было справедливой расплатой за его преступления против Тира. Я думаю, он, наконец, понял, как далеко зашло самоуничтожение, и в глубине души пытался избежать примирения с этим.