Алиизса не ответила. Только поднесла руку ко рту. И ее глаза расширялись все больше, потому что она видела нечто, чего не видел Каанир. Осторожно наклонившись вперед, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, что узрела алю, он чувствовал, как сильно и тревожно колотилось его сердце.
Там плавал гигантский пузырь — такой огромный, какой только мог себе представить Каанир.
Эту массивную сферу заполняло странное молочное облако. Тысячи и тысячи сверкающих светлячков роились и танцевали внутри.
А еще там плавала совершенно нереальная, колышущаяся фигура, очертаниями смутно напоминающая человеческую, но едва различимая, расползшаяся, словно запутавшийся в отбросах городского канала труп.
Колоссальный пузырь и его содержимое мягко покачивались и отнюдь не стояли на месте — по крайней мере, у Каанира сложилось такое впечатление. Монумент плыл по серебристой пустоте в незримом потоке. Все остальные пузырьки, помельче, качались и колыхались рядом с ней, будто пойманные течением.
Что случилось?
Борясь с головокружением и паникой, Каанир оторвался от созерцания этой сцены. Он устремился к Засиану в полной уверенности, что именно жрец устроил этот хаос. Вок заставит его ответить за двуличие, заставит вернуть их в какое-нибудь нормальное место!..
Камбион сделал два шага и замер. По периферии ротонды расползались другие дыры, будто камень стен таял. Каждую брешь словно расширяли ножом: аккуратно и неумолимо. Их пузырь сжимался, разрушая реальность ротонды.
Полудемона охватила паника.
Он не успел что-нибудь предпринять, услышав оклик Алиизсы. В ее голосе звучала тревога… нет, едва сдерживаемый ужас!
Камбион оглянулся назад и увидел Алиизсу: она по-прежнему смотрела на бесконечное серебряное море.
Большая тень упала на отверстие в стене.
Каанир бросился к краю и выглянул наружу.
Поблизости дрейфовало огромное белесое существо с телом, похожим на тяжелый, раздутый мешок. Каанир не увидел глаз, зато заметил многочисленные членистые щупальца, лениво обшаривающие пространство вокруг чудовища. Монстр напомнил Кааниру огромного осьминога, или, возможно, раздувшееся насекомое.
От этого зрелища сжался желудок.
Когда одно из щупалец наткнулось на проплывавший мимо пузырь реальности, чудовище тут же обхватило им сферу и, притянув ее к похожему на клюв рту, проглотило.
А затем оно повернулось, и его щупальца потянулись к остаткам ротонды.
Суд Тира находился на грани хаоса.
В глубине души Эйрвин признавала, насколько важно осознать случившееся. Однако сама мысль, что такая судьба уготована всем небесным владениям, служившим незыблемости закона и порядка, граничила с богохульством. Даже предположить такое было невозможно всего лишь несколько дней назад.
Но в целом убеждения ангела не изменились ни на йоту.
Они с Вирином и Ошигой — архонтом-глашатаем из Суда Эратиола — прилетели к великим горам так быстро, как только это было возможно. Они мчались с такой скоростью, что у двух небожителей не было возможности объяснить Эйрвин ситуацию. Поэтому, увидев воцарившийся хаос, она испытала настоящий шок.
«Меня это не удивляет», — думала она, стоя в зале Высшего Совета. Магии более не существовало — женщина ощущала глубокую скорбь из-за столь невероятного преступления и яростный гнев на Цирика, — и ведь никто, по-видимому, не знает, какие еще последствия теперь обрушатся на вселенную. Тир и Торм работают не покладая рук, стараясь просто поддержать целостность Дома, и, кажется, никому не известно, куда исчезла Сиаморф.
Но, как поняла Эйрвин, источник разлада, охватившего весь Суд — от простых смертных до богов, — таился в самом Высшем Совете.
— Я не разрешал ее помилование! — возглашал Высший Советник, поднявшись во весь рост и сердито хлопая крыльями. — А никто другой не может отменить приговор. Это непозволительно.
— Наоборот, — утверждал один из шести оппонентов, — другие члены Совета могут отменить указ Высшего Советника большинством в две трети голосов, а у нас оно есть. Вы не можете победить в этой борьбе, Почтеннейший, и вы знаете это.
— Процесс давно окончен! — перебил его Высший Советник. — И окончен он был без разногласий, против никто не голосовал. Поэтому вы не можете пренебречь моим решением, пока не подадите официальное прошение о его пересмотре.
Устав от этой перебранки, Эйрвин погрузилась в свои мысли, вспоминая свой тихий домик: лишь бы не видеть, не воспринимать эту переполненную толпой, событиями и бешенством палату Суда. Женщину больше не занимали нелепые препирательства, она предпочла бы сбежать в свое одинокое жилище.