– Я, скорее всего, тоже уеду, – сказал Олин.
Борелла что-то прошептала ему, протянула свой резец технику и взяла Олина под руку. Когда они повернулись к выходу, Килашандра поклонилась Борелле, но женщина лишь бросила суровый взгляд на резец Килашандры и прошла мимо.
– Конечно, неудачники останутся здесь. – Протяжный тон Бореллы намекал, что Килашандра относится именно к ним. – Олин, ты видел Ланжеки в последнее время? – спросила она, уже выходя из комнаты.
Килашандра на миг застыла от двойного оскорбления, хотя было неясно, откуда Борелле известно, где проводит время гильдмастер. Она подавила безумное желание потребовать у Бореллы объяснений.
– Вы возвращаете резец или собираетесь вечно носить его с собой? – кислый голос пробился сквозь ее раздражение.
– Возьмите. – Она протянула резец Рыбаку, думая, как хорошо бы никогда не встречаться с этим человеком.
– Килашандра Ри? Правильно? – он смотрел не на нее, а на резец. – Вряд ли вы могли пользоваться им. – Он подозрительно оглядывал рукоятку и лезвие в чехле. – Где вы его повредили?
– Я не повредила. Я возвращаю его.
Рыбак был более устрашающим, чем Борелла с ее грубостями.
– Вы могли бы оставить его в своих санях, – сказал он уже менее кисло, поскольку удостоверился, что один из его новых резцов не изуродован. – Вы знаете, что никто другой не может воспользоваться им, – добавил он с явным намеком на ее невежество.
Она не была склонна признаваться кому бы то ни было, что потеряла сани.
– Я уезжаю с планеты на время Пассовера, – сказала она и слишком поздно сообразила, что у него такой возможности нет.
– Уезжайте, если можете, и куда угодно, – произнес он ворчливо, но не без добродушия, а затем повернулся и исчез в мастерской.
Возвращаясь обратно к лифту, Килашандра подумала, что должна бы почувствовать облегчение, что кто-то ее помнит. Впрочем, Рыбак, наверное, вспомнил ее по ассоциации с прибором, который смастерил совсем недавно. А может быть, всем стало известно, как гильдмастер ругал новую певицу.
Она решила не терзаться из-за встречи с Бореллой. Эта женщина ненамеренно подтвердила совет Ланжеки уехать. Более того, как можно винить Бореллу, если Моксун забывал Килашандру через каждую минуту? Насколько быстро разрушается память? Килашандре следует приучиться поступаться привычками и моральными ценностями Музыкального Центра Фьюерты. Там стремились подчинять людей обязательствами, чтобы их можно было бы вызвать на ту или иную роль, на репетицию, на создание трио или квартета. Там старались заключить всевозможные соглашения, которые требуют сотрудничества, доброй воли и… памяти о прошлых милостях. Как Ланжеки колко сказал: «Благодарность зависит от памяти». Логический вывод: «Память у певца длится ограниченное время». Единственной общей связью была Хартия Гильдии с ее постановлениями, уставами и предписаниями и желание уехать с Беллибрана, если певец имел такую возможность.
Значит, Каригана не должна была умереть? Почему этот факт сейчас пришел ей на ум, думала Килашандра, выходя из лифта на уровне Метеорологии. Спустился другой лифт, вышло много народу, и она пошла за этой группой.
Помещение было полутемным и переполненным: все сидячие места были заняты, и люди стояли вдоль стен. Килашандра увидела Рембола, а рядом с ним Бартона и Джезри. Она узнала и других членов класса 895.
На широкоугольном экране мелькали изображения облаков, лун, погодных станций. Шторм не был слышен, вместо него комментатор жужжал о давлении, скорости мах-ветра, разрушениях, ливневых дождях, снегопадах, о сравнении с другими пассоверскими бурями, а дисплей внизу экрана показывал их последствия. Килашандра нашла себе местечко у дальней стены и выглядывала в толпе лицо Ланжеки. Она надеялась, что он не сделает кому-нибудь другому своего предложения о межпланетном путешествии. Если он человек великодушный, он предоставит ей первой право выбора.
Девушка вдруг почувствовала неприятное движение в желудке и поспешно вышла в коридор, ища туалетную комнату, но эти ощущения вдруг исчезли и сменились грызущим голодом.
– Но я же завтракала! – процедила она сквозь зубы. – Я наелась до отвала!
Она вошла в пустой лифт, думая, долго ли продлится этот пост-Рядовой аппетит. Она вышла на больничном этаже и свернула в ту прихожую, в которую входила месяц тому назад.
– Есть тут кто-нибудь?
– Килашандра Ри? – удивленная Антона вышла из первой двери. – Вы больны? – Главный врач достала из кармана маленький диагностический прибор и шагнула к Килашандре.
– Нет, но я умираю с голоду.
Антона засмеялась и сунула прибор обратно в карман.
– Извините, Килашандра: вам-то это вовсе не смешно. Но вы склонны «умирать с голоду»… – она снова улыбнулась, – по нескольким причинам. Пока другие выздоравливали от лихорадки, вы могли управлять питанием. У вас не было лихорадки, и вас послали в Ряды. Потрясающий голод совершенно нормален. Нет, я вижу, что вы и выглядите голодной. Я как раз собиралась перехватить что-нибудь. Гостиная сейчас пуста – все в метеозале. Не знаю ничего более скучного, чем набирать гору еды и поглощать ее в одиночку. Вы, конечно, помните, – Антона вела Килашандру к лифту, а затем в столовую, – что симбионту нужно двадцать недель для полного устройства, но очень многое зависит от индивидуального метаболизма. Ну, давайте посмотрим, – Антона нажала кнопку обзора меню. – Вы не против, если я закажу для вас что-нибудь по своему усмотрению? Мне известно, как уменьшить голод и вылечить симбионта. – Антона подождала, согласия Килашандры и пошла по столовой, набирая что-то на каждом посту. Она сделала Килашандре знак взять поднос и ставить на него выбранные блюда.
Количество пищи, достаточное для студенческой группы последнего года обучения в Музыкальном Центре, заняло два стола, и Килашандра жадно принялась есть.