— С какого благословления ты руки распускать удумал? — щипая его за кожу, выдохнула я. Чужое тепло больше нервировало, нежели реально грело. Я не в том настроении, чтобы объятиям радоваться. Тем более его.
— Сам захотел. Чего тут такого? — пожал он плечами, резко подхватывая меня и садясь на ближайшую бочку. Сказать, что я малость прифигела, не сказать ничего. — Гляди лучше: сегодня кто-то явно переборщил с нормой, — почти ласково прошептал на ухо, пока я силилась вырваться из стальной хватки. Какое самомнение, блин. И как отвратительно.
А Нилу, тем временем, и правда приходилось не сладко: загнав в угол, пара мужичков с татуировками явно хотели сделать его инвалидом.
— Откуда они? Никогда не видела, — немного повернув голову назад, спросила я.
— Эй, почему ты интересуешься кем угодно, но только не мной? — капризно проговорил парень. Удар локтем по ребрам он принял со смешком, выдыхая теплый воздух мне прямо в ухо. Я вновь дернулась. — Они моряки — недавно приплыли, скоро уплывают. Так, ничего особого.
— Хеккет! Да помоги же ты ему! — Мила, стоящая рядом, страдальчески заломила руки. — Ну что же вы все сидите?
— Он сам виноват. Не нужно было воровать, — фыркнул кто-то из ребят. Не знаю кто, мне было крайне лень запоминать их имена и клички. Так что знала через одного. Или через двух…
— Его же убьют!
— Это будет прикольно, — весело склонил голову набок Хару, тот еще проходимец и любитель залезть под юбку. Иногда и в штаны, чего не отрицал. А вот взгляд Милы, адресованный уже мне, восприняла с болью в сердце, еще не успевшем окончательно огрубеть от ненужности.
Кто-то радостно засвистел, кто-то заулюлюкал, когда, резко вырвавшись из рук и взметая подол укороченной впереди юбки, я широким шагом направилась к обидчикам. Милу, которая явно хотела не этого, мягко перехватили, утягивая обратно. У этой стаи людей был свой закон: только за своих. Истекай ты кровью у них под дверью, они лишь отволокут тебя подальше, чтобы дорожку не запачкал. Чужаку ничем не помогут. Белый-белый город с черным сердцем.
Объясняться с явно полюбившими вкус и запах крови мужичками не захотела. Просто сразу ударила что есть мочи между ног первого, молясь, чтобы мои хилые штаны не треснули. Второму прилетело кулаком в висок, благо разгоряченный финский парень не успел вовремя отреагировать на то, что у них появился еще один фронт. Тело грузно осело на землю, открывая вид на испуганного побитого паренька, свернувшегося в калачик и пытающегося закрыть голову и живот.
— Вставай, — скомандовала ему, оборачиваясь к пришедшему в себя первому и резко садясь на корточки. Какой-то он слишком шустрый для того, кому по яйцам дали. Да только не проблема и это: не зря же я в свое время столько нервов убила и пота пролила, прыгая на линолеуме тренировочного зала? А ведь все, в начале, было лишь для того, дабы был плоский животик и подтянутая задница. А что в результате? Правильно.
Другой мир.
О том, что я не дома, поняла далеко не сразу. Впрочем, вру: мне ответили зеркала. Чужое лицо, с расширенными крестами зрачков на желтом фоне, с выпирающими скулами на худом, если не тощем лице, с еще по-детски припухшими губами — все это привело в такой ступор и одновременный ужас, что дежурившему рядом врачу пришлось ввести мне успокоительное, которое неожиданно вырубило меня еще на сутки. Второе мое пробуждение было куда более быстрым. В комнате с, почему-то запомнилось, мягко-зелеными шторами никого не было. Быстро подскочив на кровати и отметив неприятную, болезненную худобу своего тела, я, пошатываясь, кое-как доковыляла до настенного зеркала, где снова увидела тоже самое — не я. Это не я.
На повторно скрутивший приступ истерики прибежала Ника, в чей дом меня тогда определили, и у которой я жила и сейчас. Объяснить ей причину того, почему я хриплю, раздираю ногтями кожу и, услышав свой голос, куда более высокий и мелодичный, чем до этого, начинаю кричать еще громче, я не смогла. Она просидела со мной пол часа, если не больше, в обнимку, раскачиваясь и пытаясь успокоить, пока старенький доктор спешил с другой стороны острова.
Трудно описать то, что в первую очередь было не так. Начать хотя бы с того, что было крайне трудно смириться с совершенно иным прикусом зубов во рту. Наверное, это было самое трудное из всего того, что я пережила после пробуждения. Заносы тела на поворотах, когда мне разрешили ходить и выдали одежду. Моторика и мимика. Голос. Вечно лезущие в нос длинные темные волосы, на макушке росшие непонятным одуванчиком. Слишком четкое зрение, и, как следствие, более яркие окружающие краски. Все это, в мелочах и в общем, бесило, нервировало, пугало.