— Да… — проговорила она через некоторое время, глядя на меня.
— Что — «да»? — спросил я, бессильно пожирая глазами ее грудь, против воли разглядывая ее великолепные соски.
— Я… я поражаюсь тебе.
— А что во мне особенного?
— Сам знаешь… — она встряхнула головой. — Любой другой мужик на твоем месте…
И на одну секунду — на какую-то малую секунду, когда меня отпустил внутренний контроль! — кто-то другой во мне подумал: а как хорошо бы… Как хорошо бы было, если б меня не держали бесконечные, самим собой поставленные блоки. И если бы я мог, подобно девяносто девяти процентам нормальных мужчин, сейчас уверенно повалить Вику на сено и овладеть ею… Да какое там «овладеть» — это она сама предлагала себя; не овладеть, а просто войти в нее, настойчиво и нежно, и быть с нею вдвоем, оказаться единым целым посреди этого луга под огромным и голубым, загибающимся с краев небом — вдвоем и воедино, укрытыми от всех узорчатой тенью черемуховых листьев. Быть с женщиной так, как только следует быть, и как я не был — и, вероятно, не буду — уже никогда в жизни…
Эти мысли, совершенно неожиданные и посторонние, промелькнули обвалом, пытаясь обрушить все прочное, стройное, уверенное здание моего взгляда на жизнь и себя в ней.
— Значит, я не настоящий мужик, — стараясь говорить спокойно, ответил я, переведя глаза на ее аккуратный, круглый, слегка втянутый пупок — единственную точку, куда можно было глядеть безопасно. — Если так.
— Нет… Просто ты не такой, как большинство. Я…
Она замолчала, стряхивая травинки со своих коленей.
— Знаешь, Женя — ты действительно необычный человек. С тебя можно святого писать.
— Святого?
— Ну да. Ты же в самом деле ведешь себя, как святой.
— А это хорошо или плохо? — зачем-то спросил я.
— Не знаю, — Вика пожала круглыми плечами. — Смотря как посмотреть на это…
— В смысле?
Меня вдруг заинтересовал наш разговор; еще, кажется, ни разу женщина не разговаривала со мной обо мне. Тем более в таком состоянии, как сейчас. Я даже забыл, что она сидит передо мной совершенно голая, и Вика, похоже, тоже. Впрочем, ею это было задумано сразу.
— Ну… Мне просто кажется, что тебе самому трудно жить.
— Это почему же?
— Потому что ты ограничиваешь себя в нормальных желаниях… Да-да, — Вика покачала головой, слово заранее отметая возражения. — Что я — не женщина, не вижу, чего тебе на самом деле хочется… Как любому нормальному человеку. Но ты поставил себе запрет и ограничил себя…
— Я не ограничиваю себя, — возразил я. — И вовсе не страдаю.
Просто я так устроен. Я не хочу изменять жене. Ни с кем. Даже с тобой, хотя ты мне очень нравишься.
— Ну я же говорю — святой, — Вика рассмеялась. — На женщин внимания не обращаешь. Работаешь, как зверь… Вместо того, чтобы на природе отдыхать и предаваться приятным развлечениям, как некоторые.
— Ты разве видела, как я работаю?
— Сама не видела. Но слышала, что ребята про тебя говорят. Мне это тоже удивительно. Зачем тебе все это — нормы, подсчет мешков… Неужели тебе не наплевать, сколько мешков травы ты насушишь, и так далее?
— Не знаю… — я в самом деле ни разу над этим не задумывался. — Просто… Просто я здоровый молодой мужик. У меня крепкие мускулы, мне легко работать. Ты не поверишь… Но мне иногда доставляет удовольствие тяжелый грубый труд. Я словно чувствую себя сильным и способным на многое… Хотя со стороны это кажется ерундой.
— Да уж… Женя — я в это не поверю ни в жизнь. Ты просто пытаешься доказать что-то себе самому. Хотя доказывать ничего не нужно. Потому что и так видно, что ты человек. Не какой-нибудь Аркашка…
— Ну уж, — польщенно усмехнулся я. — Скажешь тоже — «святой», «человек»… Я самый обыкновенный.
— Не-а… Ты не обыкновенный, поверь уж мне. Жена с тобою, наверное, очень счастлива.
— Не знаю, — ответил я. — У нее надо спросить.
Я подумал, что в последнее время Инна, кажется, более счастлива со своей диссертацией, но, конечно, ничего этого не сказал.
— Одного не понимаю, — вдруг проговорила Вика. — Чего ты в этой Катьке нашел?