— В городе позавтракаю! — ответил он. — А то не успею на утреннюю электричку.
— Куда ты ломишь, успеешь еще сто раз, — возразила Ольга. — Посиди, уедешь со всеми на грузовике, с твоей-то ногой идти! Я даже зубами скрипнул от такой заботы об Аркашкиной ноге. Он махнул рукой, ответив что-то невнятное, и быстро пошел прочь, не забывая при этом хромать.
— Да и хрен с ним, — скривился Володя. — пусть пешком прется, если хочет.
— Бешеной собаке семь верст не крюк, — подытожил Саша-К.
— Ну и характер… — вздохнула Катя. — Нога болит, а он все равно идет.
— Ничего у него не болит, кроме языка… и морды, — покачал головой я. — Неужели ты поверила?
— Сачок он паршивый, — добавил Славка. — Ему просто работать надоело.
— Нет, мальчишки, зря вы так на него, — запротестовала Катя. — он не такой плохой, просто самолюбивый и немножко пижон. И нога у него, наверное, в самом деле болит. Вон, смотрите, как хромает.
— В пределах прямой видимости лагеря, — съязвил я. — Как из глаз скроется, все рукой снимет.
— Если знаете, что прикидывается, зачем тогда в город его отпускаете? — с усмешкой спросила Вика.
— А на хрена этот полудурок нам тут нужен? — сказал Володя.
— Мы без него втроем сработаем лучше, чем с ним вчетвером, — Славка. — От него польза со знаком минус.
— Ну, как знать… — вздохнула Катя. — и все-таки мне кажется, вы напрасно все на одного ополчились.
Я молча пожал плечами и принялся за подгорелую рисовую кашу. Аркашка растаял в зеленой дали. И черта с два поймешь эту женскую логику… Позавчера он лапал ее в столовой, получил пощечину — а сегодня она его перед нами защищает…
Вскоре приехал грузовик. Весь обшитый золотыми пуговицами шофер опять безнадежно зазывал Вику в кабину, и опять мы на руках втащили ее в кузов. Однако сегодня он уже не гнал. Видать, смирился — ехал медленно и как-то безнадежно.
Выезжая из деревни, мы заметили впереди путника, одиноко бредущего по пыльной обочине.
— Смотрите, ребята, — сказала Люда, когда до него оставалось метров двести. — Это же Аркаша!
— Да не может быть! — Катя недоверчиво поправила очки, держась за трясущийся край борта. — Не мог он так далеко уйти со своей ногой!
— Он самый, — громко сказал Володя. — А нога у него, как видишь, уже прошла.
Услышав шум мотора, он обернулся. Точно, это был Аркашка. Узнав машину, тут же тщательно захромал. Володя пробормотал что-то нецензурное.
— Вот скотина, — вздохнул Славка.
Машина обогнала Аркашку. Я бросил взгляд на Катю — она молча посмотрела на меня. Усмехнувшись, я грохнул пару раз по уже изрядно помятой крыше кабины. Грузовик остановился.
— Че надо?! — хрипло крикнул шофер, высунувшись из окна.
— Наш человек наш на дороге, — ответила за всех Люда. — На станцию идет. Надо забрать.
— Не могу в кузов, — сказал Аркашка, выставив ногу и глядя на нас совершенно ясными глазами.
— Давай сюда залазь! — шофер распахнул дверцу.
Аркадий не спеша скинул рюкзак — сначала с одного плеча, затем с другого, забросил его на сиденье, медленно полез в кабину. Наконец хлопнула дверца и грузовик тронулся. Мы хранили молчание, точно этот хлыщ мог услышать нас сквозь грохот кузова. На переезде медленно тянулся рыжий товарный поезд. Скрипнули тормоза, Аркашка выбрался наружу, взял рюкзак на плечо и зашагал вдоль пути к платформе. Поезд гремел по расхлябанным шпалам, не желая кончаться, и мы стояли. Прошкандыбав десяток метров, он обернулся и помахал нам рукой.
Никто не ответил.
— Слушайте, парни, — негромко сказала Вика. — Я бы на вашем месте устроила ему темную. Как в детском саду.
— Поздно, Маша пить боржом, когда почка отвалилась, — неожиданно ответил Славка, нахватавшийся, видимо, острот у Саши-К. Володя мрачно сплюнул за борт.
**Работать втроем оказалось совсем иным делом, чем вчетвером. Даже если четвертый такой никудышный тип, как Аркашка. Хотя теоретически на АВМ можно управиться даже вдвоем, если один будет все время стоять у горловин, а второй — непрерывно загружать бункер. Но именно теоретически; мы поняли это в первый же час работы. Принимать мешки, конечно, оказалось без разницы: одному их трех или из четырех. Но зато двое справлялись на бункере медленнее, а уставали быстрее. И в итоге получилось, что передышек практически не осталось. Мы крутились и прыгали, как грешники на сковороде, но не могли войти в нужный ритм, и работа казалась авралом. К обеду в мыслях осталось единственное желание: лечь. Лечь куда-нибудь в уголок, завернуться с головой от шума — и спать, спать, спать… Славка умаялся не меньше моего. Только молчаливый бригадир держался, не подавая виду. Дежурить в обед выпало именно ему, и мы со Славкой побежали побыстрее заглотить миску хлебова и вернуться на смену.