- Да вот, птичка одна на хвосте принесла, - чуть нервно улыбнулась я, присев на стоящий рядом стул. И осторожно сжав его пальцы, тихо поинтересовалась. – Как ты себя чувствуешь, герой?
- Лучше всех! - радостно выдал этот… Обалдуй. И тут же поморщился, схватившись за бок и рухнув обратно на подушку. - Все хорошо, - через силу улыбнулся он. – Жить буду, колючка.
- Будешь, - согласно кивнула, прижав его ладонь к щеке. - Но очень недолго, да? – закончила я за него эту крамольную мысль, чувствуя, как пружина внутри меня потихоньку начинает отпускать.
- Почему недолго-то? – тут же попытался скосить под идиота Костя.
Хотя почему попытался? Вон как широко и довольно улыбается, лежа на больничной койке!
- Да потому что я тебя убью! – громким шепотом рявкнула я, стараясь не забывать, где мы находимся. И все равно, сидящая на подоконнике за окном птица встрепенулась и улетела, отчаянно взмахнув крыльями. – Елизаров, ты идиот или как?! Ты какого черта посмел собой рисковать? Зачем туда поперся, а?! Чем ты, млять, думал, царь безголовый? А, подожди! Я забыла, тебе же нечем думать, верно?! Да ты…
Все это (и не только это!) я выпалила на одном дыхании и все тем же громким, злым шепотом. И всю мою тираду Костя слушал подозрительно молча, удерживая мои пальцы своей ладонью. Только смотрел внимательно, упрямо сверкая своими зелеными глазами, и челюсть сжимал. А потом неожиданно твердо выдал:
- А вот сейчас было обидно, колючка. Я вообще-то думал. Головой и вот этим самым местом, - он прижал вторую ладонь к груди, напротив собственного сердца. – Потому что, знаешь ли, не могу позволить какому-то хренову маньяку запугивать свою любимую девушку. Потому что, блин… Мужик я или где? А раз мужик, значит это мой долг - беречь тебя и защищать! Потому что люблю я тебя, колючка. И на нервы тебе действовать имею право тоже только я. Понятно?
От неожиданности я даже не сразу нашлась, что ответить. И не сразу сообразила, что вот так незатейливо и просто мне взяли и признались в любви. Не только на словах, но и поступком. И да, это было красиво, это было действительно по-мужски, но…
Я выпустила его руку и сжала виски, вздыхая. Да, ладно, Ярка. Не ври себе, от такого признания и сердце затрепетало сильнее, и в животе поселились пресловутые бабочки. Но здесь и сейчас меня куда больше волновало другое:
- Мужик он… Да-а-а, шикарный, блин, мужик! Ты хоть понимаешь, что меня новость о твоем ранении напугала больше, чем сообщения этого придурка?! Да у меня чуть инфаркт не случился, когда Аринка сказала, что тебя на скорой увезли…
- То есть я тебе все-таки небезразличен? – расплылся в довольной ухмылке этот нахал. Напрочь проигнорировав все, что было до этого, ага.
- И это все выводы, которые ты сделал, да? Дурак ты, Елизаров, - устало, но уже беззлобно бросила я, не удержавшись и легонько стукнув его кулаком в здоровый бок. – Дурак, и не лечишься. Ну почему ты просто не сказал, что собираешься с ним встретиться? Нафига сбежал по-тихому?
- Потому что тогда бы ты точно не осталась дома, - недовольно откликнулся Костя, потирая пострадавший от моего кулака бок. Опять. И резонно заметил. – И вы бы с Аринкой по-любому туда поперлись, знаю я вас. Кстати-и-и... А откуда мелкая-то узнала?
Тут настал мой черед смущаться. Правда, совсем немного. Ровно настолько, чтобы в одном предложении рассказать, что ей с утра позвонил Хованский, и что Аринка совсем чуть-чуть не успела на место встречи. Чтобы потом вдоволь полюбоваться на злющего как черт Елизарова, клятвенно пообещавшего выпороть Белоярцеву, как только подвернется удобный случай.
Не удержавшись, я едко заметила, что ей есть, с кого брать пример. И слова за слово, не прошло и двух минут как мы начали переругиваться. Зло, шепотом, но едко и ядовито. Пока я внезапно не поняла, что все, хватит.
- Пообещай мне, пожалуйста, больше так не рисковать, - наконец, тихо попросила я, вновь переплетая наши пальцы. – Пожалуйста, Костя. Я не хочу переживать это снова.
- Глупая, глупая колючка. Моя, - улыбнувшись, он приподнялся на подушках и дернул меня за руку, притягивая к себе и крепко обнимая. Бережно, нежно, сильно. Так, что я слышала стук его сердца, прижавшись щекой к его широкой груди.
На глаза невольно навернулись слезы, и я обняла его в ответ, пряча нос в складках больничной пижамы. Наверное, впервые за это время понимая, что все действительно закончилось, осознавая, каково это – быть нужной, любимой, единственной. И словно в подтверждение этой мысли Елизаров невесомо поцеловал меня в волосы и тихо прошептал: