Ответный огонь ацтеков обрушился на кустарник. Острая боль пронзила руку Денниса. Схватившись за плечо, он попытался остановить брызнувшую на листья кровь. От топота кинувшихся рубить кусты ацтеков задрожала земля.
Деннис услышал, как его люди еще несколько раз выстрелили; кругом раздавался треск ветвей, кряхтение, стоны – ацтеки и люди-мангусты схватились врукопашную.
Светлокожий воин промчался мимо Денниса, набегу ударив его по голове дубинкой; Деннис попытался одной рукой поднять ружье, но оружие у него было выбито, и двое разведчиков-ягуаров схватили его за ноги и вытащили на дорогу. Там они бросили его на землю и прицелились в него из ружей.
Деннис лежал, глядя в небо.
Туман рассеялся. Высоко на Деннисом сильный ветер гнал по небу рваные облака.
Заглушая звуки идущего вокруг боя, почти одновременно раздались два выстрела.
Глава 2
Джон де Бран сидел в складном кресле, что-то рисуя на листе бумаги правой рукой. Левая рука, простой стальной крюк, цеплялась за деревянный подлокотник. Джон одним движением кисти нарисовал полукруг, потом еще один – получилось яйцо. К нему добавились детали – зловещего вида выступы, полные теней трещины. Джон добавил текущие по яйцу потоки воды и на мгновение ощутил дежа-вю. Отодвинув на длину руки рисунок, он стал его разглядывать.
Просто сфера, покрытая неровностями… Вот и все. Джон бросил набросок на пол.
Несколько других рисунков лежали на полированном столе в углу подвала. Огромная металлическая птица, из клюва которой выглядывало человеческое лицо… полуоконченное изображение женщины, тающей на яростном солнце.
Самая большая картина свисала с потолка. Джон часто лежал под этим хаотичным пейзажем синих океанских волн. Когда брызги прибоя стучали в ставни, Джон вспоминал крики матросов и воду, хлещущую через палубу. Холодную, холодную воду.
Его дом, наполовину ушедший в землю, оставался уютным и прохладным, несмотря на жару снаружи. Замечательная защита от зноя, когда в предгорья Проклятых гор приходил сухой сезон. Порыбачив целый день на рифах Брангстана, Джон часто находил убежище в подвале, но даже эта прохлада не могла сравниться с ощущением озноба, который охватывал его, когда он смотрел на картину.
– Эй! – раздался знакомый голос. Воспоминания двадцатилетней давности о плавании на север рассеялись. Джон обернулся. Его тринадцатилетний сын Джером сидел на ступеньке лестницы. – Мама кончила готовить. Ты идешь наверх есть или как?
– Что она приготовила? – Джон говорил иначе, чем нанагаданцы. Даже после многих лет, проведенных здесь, он сохранил собственные странные для ушей местных жителей обороты, несмотря на насмешки сына и родичей жены. Это было единственное, что он сохранил от прошлого.
– Похлебку из соленой рыбы, рис и бобы.
Джон обожал, как Шанта готовит, но никогда не мог примириться с еженедельной порцией похлебки из соленой рыбы. Что ж, значит, сегодня он ограничится рисом и бобами.
Джон наклонился вперед и с кряхтением поднялся. Покрытые шрамами ноги болели. Джером ухмыльнулся и взбежал вверх по лестнице.
– Он идет, он идет, – закричал он, устремляясь к кухне.
Шанта выглянула в дверь, потом снова повернулась к железному котелку с рисом. В квадратном очаге тлели угли, делая кухню еще более жаркой. Белое платье женщины облепило ее крутые бедра.
– Что тебя так задержало? – упрекнула она Джона. – Я тебя уже звала.
Джон уселся за исцарапанный стол. Посередине стояла миска с только что испеченными, еще блестящими маслом маисовыми лепешками. Джон потянулся и подцепил одну крюком.
Джером завертелся на своем стуле.
– Он ест своим крюком, – с ухмылкой наябедничал он на отца. Шанта обернулась и сурово взглянула на мужа. Стараясь не встречаться с ней глазами, Джон стал счищать с крюка поджаренное тесто.
Шанта поставила на стол котелок.
– Прекрати играть, – предостерегла она.
Отец и сын обменялись шутливыми недовольными взглядами, виня друг друга в том, что привлекли ее внимание.
– Хочешь завтра пойти со мной в город? – спросил Джон мальчика. Джером сморщился и стал обдумывать предложение.
– Ага. А куда?
– Мне нужно побывать на Соляном острове. – Жестянка с солью опустела уже больше чем наполовину, и к тому же Джону были нужны деньги на развлечения: карнавал начинался через два дня. Ему совсем не хотелось оказаться без гроша во время ярмарки. Для Джона это было любимое время года. – Если ты мне поможешь, я дам тебе немного денег на карнавал.
Шанта наполнила миску Джерома рыбной похлебкой и пододвинула горшок к Джону. Тот покачал головой. Жена вздохнула и передала ему котелок с рисом и бобами.
– Возвращайтесь засветло. Вы знаете, как я волнуюсь, когда вы задерживаетесь допоздна.
Джон кивнул. Это будет первый выход Джерома под парусом из гавани.
– Мы вернемся вовремя. – Джером толкнул отца ногой под столом, и Джон поморщился. – Не смей так делать, – сказал он своим самым «опасным» голосом. Строгость он проявлял не всерьез. Джером оказался приятным сюрпризом после шести лет брака, Шанте было тридцать шесть, и они изрядно тревожились во время беременности. В результате Джон души не чаял в сыне. Такие сильные эмоции иногда удивляли его самого.
Позже, когда Джером уже спал в своей комнате, Джон помог Шанте с посудой: она мыла, а Джон споласкивал миски и убирал на сушилку.
– Он взволнован, – сказала Шанта.
– Угу… Он получит удовольствие от поездки. – Джон подцепил крюком последнюю деревянную миску; крюк звякнул по котелку, когда Джон ставил миску поверх остальной посуды. Шанта стряхнула воду с рук, и Джон прижал ее к себе, когда она повернулась. – Хелло, мисс Брейтвейт.
– Как дела, мистер де Бран?
– Прекрасно. Прекрасно. – Джон крепче обнял ее. Его загорелая огрубевшая кожа была все же светлее ее темно-коричневой. – Я думал о тебе, пока сегодня рыбачил.
– И что же ты думал?
– Что тебе будет приятно солить тех морских окуней, которых мы поймали.
– Эй, парень, почему ты вечно меня дразнишь?
– Потому что люблю.
– Ах… – Шанта прижалась к мужу и прошептала: – Джон?
– М-м?
– Когда ты рисовал… ты что-нибудь вспомнил?
– Нет. – Джон поцеловал ее в волосы и заметил несколько седых прядей. Их появлялось все больше… Тем не менее Шанта никогда не говорила о том, что, когда они встретились, она выглядела моложе Джона, а теперь он казался моложе ее. – Пусть это тебя не тревожит. – Он так любил ее за беспокойство: хотя Шанта редко говорила о провале в памяти Джона, ему иногда казалось, что она тайно переживает его амнезию сильнее, чем он сам. Может быть, она хотела, чтобы он перестал думать об ускользавших воспоминаниях, потому что это так его мучило? Или ее тревожил какой-то секрет в его прошлом, который, если станет известным, заставит их расстаться?
Шанта потянулась за полотенцем и вытерла руки.
– Я не хочу, чтобы Джером часто ходил под парусом.
– Почему? – Джон взял у нее полотенце и повесил на крючок. – Что в этом плохого?
– Я помню, как тебя вытащили из воды. Прошло двадцать семь лет, Джон, но я помню. Ты был такой сморщенный… привязанный к какому-то бревну…
– Ты была тогда совсем молодой… – Джон вспомнил, как Шанта стояла на пляже, потом подумал о седых прядях в ее волосах и пожалел о своих словах.
– Ха! – фыркнула Шанта. – Мне было двадцать два – достаточно, чтобы изрядно тебя смутить.
Джону все время приходилось бороться с тем фактом, что он не помнил ничего из предшествовавшего тому моменту, когда волны вынесли его на берег. Он взял имя – Джон де Бран, – которое значилось на прикрепленной к цепочке серебряной пластинке у него на шее. Хоть он и говорил не так, как нанагаданцы, он понимал их, а значит, бывал в этой стране раньше. Джон остался в Брангстане, плавая на лодках под парусом и надеясь, что воспоминания к нему вернутся. Он мог представить себе карты, как будто они хранились у него в голове. Он мог определять направление по звездам, солнцу и картам даже с закрытыми глазами, однако сначала был никуда не годным моряком. Он ничего не знал о ветрах, приливах, погоде в окрестностях Брангстана.