- Мы увидимся еще?
- Да. Обещаю тебе это.
- Тогда я приду еще раз?
- Я уже пообещал. Однажды эта пещера и все, что в ней находится, перейдут к тебе.
Холодный ветер, проникший снаружи, пошевелил мою накидку и волосы на затылке. По коже побежали мурашки. Я поднялся, запахнул накидку и застегнул заколку.
- Едешь? - Галапас улыбался. - Ты настолько мне доверяешь? Куда ты поедешь?
- Не знаю. Сначала, наверное, домой. У меня есть время подумать. Но пока я еще нахожусь на божьей стезе. Ощущаю дующий ветер. Почему ты улыбаешься, Галапас?
Он не ответил. Он поднялся, притянул меня к себе, наклонился и поцеловал сухим и легким старческим поцелуем. Тело будто пощекотали. Затем Галапас подтолкнул меня к выходу.
- Езжай. Я приготовил твоего коня.
В долине шел дождь, холодный, мелкий и пронизывающий. Вода скапливалась в складках накидки, стекала по плечам и лицу, смешиваясь с льющимися слезами.
Я плакал второй раз в своей жизни.
11
Ворота конного двора были заперты. Этого я и ожидал. Сегодня с утра я, не таясь, проехал через главный двор. У меня на плече сидел сокол. Я мог вернуться тем же путем когда угодно, хоть ночью, придумав историю о потерявшейся птице и поисках, затянувшихся до темноты. Но не сегодня.
Сегодня меня никто не будет ждать и выслушивать.
Хотя налицо и была настоятельная необходимость поспешить, я придержал нетерпеливого коня и медленно и тихо проехал под дворцовой стеной в направлении моста. Всю дорогу заполняла шумная толпа с факелами. Дважды, пока я ехал к мосту, из города галопом выезжали всадники и направлялись за реку, на юг.
Голые и мокрые ветви деревьев из фруктового сада нависали над бечевником. Под высокой стеной была ниша, скрытая ветвями. Я соскользнул с коня, завел его под знакомую яблоню и привязал. Встав на седло и какое-то мгновенье удерживая равновесие, я подпрыгнул и ухватился за висевшую надо мной ветку.
Рука соскочила со скользкой ветки, и я остался болтаться на одной руке. Найдя ногами опору, я забрался наверх. В считанные секунды я был на стене и спрыгнул на мягкую землю сада.
Слева находилась высокая стена, скрывавшая сад моего деда, справа голубятня и высокая терраса, на которой любила посидеть со своей пряжей Моравик. Впереди располагались лачуги прислуги. К моему облегчению, я был скрыт тьмой. Шум и свет сконцентрировались слева за стеной, в главном здании дворца. Издалека доносились звуки приглушаемой дождем уличной суматохи.
В моем окошке не светилось ни огонька. Я побежал. Мне и в голову не могло прийти, что они принесут его сюда, домой. Его подстилка лежала теперь не у двери, а в углу, рядом с моей кроватью. Все обошлось без пурпура и факелов. Он лежал, как его бросили. В полусумраке я мог различить неуклюже растянувшееся тело с откинутой рукой. Пальцы касались холодного пола. В темноте трудно было определить, какой смертью он умер. Я склонился над ним и поднял его руку. Она уже остыла и начала коченеть. Я нежно опустил ее на подстилку рядом с телом. Метнувшись к кровати, я стащил с нее мягкое шерстяное покрывало и накрыл им Сердика. Раздался мужской голос, кого-то позвали, и за колоннадой послышались шаги. В ответ прокричали:
- Нет. Он здесь не появлялся. Я смотрю за дверью. Пони еще не в конюшне.
- Нет. Никаких признаков. - И немного спустя в ответ на другой вопрос: - Ладно. Он не мог далеко уехать. Он часто задерживается допоздна. Что? Хорошо!
Шаги быстро затихли. Наступила тишина.
Где-то между колоннами находилась лампа. Ее света, проникавшего через приоткрытую дверь, было достаточно, чтобы осмотреться. Я бесшумно поднял крышку сундука и вытащил одежду: свою лучшую накидку и пару запасных сандалий. Затолкал все это в сумку вместе с остальными вещами: гребнем из слоновой кости, парой застежек и корнийской брошью. Это я мог продать. Взобравшись на кровать, я выкинул сумку за окно. Затем вернулся к Сердику, откинул покрывало и, стоя на коленях, ощупал его тело. У него остался кинжал. Неловким движением пальцев я потянул застежку, и она развязалась. Я взял ремень с мужским кинжалом. Он был вдвое длиннее моего и остро заточен - можно убить человека. Свой кинжал положил рядом на подстилку. Он мог бы пригодиться ему там, куда он собрался. Хотя вряд ли. Он всегда обходился руками.
Я завершил приготовления. Глядя на него, какое-то мгновение, словно в хрустальном отражении, мне представилось, как при свете факелов, при общем молчании на пурпур кладут моего деда. Здесь - лишь темнота. Собачья смерть. Рабская смерть.
- Сердик, - позвал я вполголоса. Я не плакал. Все закончилось. Сердик, спи спокойно. Я устрою тебе похороны, какие ты хотел. Как королю.
Я подбежал к двери и послушал. Проскользнув к опустевшей колоннаде, я снял сверху лампу. Она была тяжелая, и пролилось масло. Ну да, он наполнял ее как раз сегодня вечером.
Вернувшись в комнату, я поднес лампу к телу. Теперь - этого я не видел в пещере - мне было видно, как он умер. Ему перерезали горло.
Даже если бы я не хотел этого, оно бы случилось. Лампа дрогнула в моей руке, и нагретое масло расплескалось по покрывалу. На него упал горящий кусочек фитиля. Масло, зашипев, вспыхнуло. Я бросил лампу и несколько секунд наблюдал, как занималось пламя, вспыхнувшее тут же костром.
- Отправляйся к своим богам, Сердик, - сказал я и прыгнул на окно.
Я приземлился на свою котомку и, схватив сумку, побежал к стене со стороны реки.
Чтобы не испугать коня, я перебрался через стену в нескольких ярдах от него и кинул сумку прямо в канаву.
Стоя на парапете, я оглянулся. Пламя занялось. В моем окне полыхал красный свет. Тревогу еще не подняли. Оставались считанные секунды, прежде чем заметят пламя или почуют дым. Я перебрался через парапет. Только я поднялся на ноги, как рядом появилась высокая тень и кинулась на меня.
Тяжелое тело придавило меня к земле, к грязной и мокрой траве. Широкая ладонь зажала мне рот. Рядом послышались быстрые шаги, звук вынимаемого металла и мужской голос, говоривший по-бретонски:
- Погоди. Пускай сначала расскажет.
Я лежал не шелохнувшись. Несложная задача, если учесть, что у меня перехватило дыхание, а к горлу был приставлен нож. После этих слов нападавший недовольно хрюкнул, приподнялся и отвел нож на пару дюймов.