3
Центральный переговорный пункт работает круглосуточно, и ранним утром в пятницу я был там. Человека, который двадцать дней назад разговаривал с ленинградским номером 055188 телеграфистки, конечно, не запомнили. И тогда я заказал этот номер. Несколько раз порывался отменить вызов: авантюра как худшая разновидность фантазии могла повлечь за собой со стороны капитана Гаттераса самую суровую кару. Порывался, но не успел. «Ленинград, квитанция четыре сорок один, вторая кабина», — провозгласила дикторша. «Алло, — встревоженно повторил сонный женский голос в трубке, — алло! Я вас слушаю». Похоже, Лариса Николаевна в самом деле была права, подозревая, что Забелин звонил женщине. «Алло, алло, ну говорите же, ради бога». Мне стало совестно. В Ленинграде сейчас полпятого, глубокая, хотя отчасти и белая ночь, а я развлекаюсь как мальчишка. «Алло, — хрипловато откликнулся я, — мне бы Василия Егоровича». «Вы ошиблись номером!» — сразу успокоился женский голос. «Простите, а куда я попал?» — глуповатое замечание, но без него вся авантюра вообще утрачивала смысл. «В гостиницу вы попали», — разволновался голос, но уже по-новому: раньше в нем слышалась тревога, теперь — раздражение. «Простите, пожалуйста… Пожалуйста, простите», — покаянно проговорил я. Зачем мне нужна была эта самодеятельность? Управление мигом установило бы все, что я с трудом выхлопотал в течение часа. Так нет же, сам! Сам! Сам! Но раз уж заварил кашу… Я попросил у телефонистки справочную книгу Ленинграда. Ага! Вот оно! Гостиница «Двина»! Теперь найдем дежурного администратора. Есть дежурный администратор!.. Ну что, продолжим в том же духе? — спросил я себя. И легкомысленно ответил: продолжим в том же духе. Оформил очередной заказ и, прождав сколько-то там минут, снова вошел во вторую кабину.
— Мне передали, чтобы я позвонил по номеру 055188, но дело было еще двадцать восьмого июля, в мое отсутствие. Можно узнать, кто мною интересовался? Учитывая расстояние, окажите любезность…
— Двадцать восьмого июля, говорите? — сдался наконец администратор.
— Двадцать восьмого…
— Двадцать восьмого. — Церковенко, — ответил администратор.
— Если принцип, управляющий некими событиями, — поучал я Норцова час спустя, — не лежит на поверхности, самое ошибочное — сделать вывод, что этого принципа вообще нет. Сколько мы бились с Налимовым: почему исчез да зачем исчез. А поработали — и вот уже обрисовалась фигура преследователя — Арифова. Многие его поступки по меньшей мере загадочны. Уход из пединститута после налимовской критики. И сразу же — попытка втереться к Налимову в доверие. Совместные посещения библиотеки, визиты к Снеткову. Удивительный в биологе интерес к древним рукописям. Все это, вместе взятое, приводит к выводу, что Арифов преследует какую-то особую, одному ему известную цель. — Тут я усмехнулся. — В какой-то мере, правда, она известна уже и другим. Отчасти мне. Отчасти, вероятно, и тебе. Эта цель — рукописи. Рукописи как непосредственная ценность. И рукописи как аккумулятор неустаревшей информации. Я понятно говорю?
— Вполне понятно, — откликнулся кругляш. — Арифову рукописи нужны для дела. Ну, скажем, секрет вечной краски разгадать. Или рецепт лекарства выведать. Или где клад лежит.
— Совершенно верно. И ищет Арифов что-то, что есть у Налимова. Налимов охраняет это «что-то». Отсюда — мнимые дружеские чувства сорокапятилетнего биолога к тридцатилетнему языковеду. В тактическом плане Арифова, — продолжал я, — серьезная роль отводится, по-видимому, Суздальцеву. Вполне вероятно, что ночью в квартире Налимова Суздальцев ждал Арифова, не зная, что он приходил раньше. Так мы получили еще одну нить. А другого арифовского партнера я нащупал позавчера…