В последней из неосмотренных нор мы обнаружили еще один бочонок. Вновь зажмурили глаза в предвкушении нестерпимого морального блеска, излучаемого всяким золотом, особенно же потускневшим, времен Гаруна аль-Рашида. Но в бочке, из которой мы поспешно удалили затычку, монет не было. Была в ней крутая, почти окаменелая смолистая масса…
В лагере все шло своим чередом. Шерп молча полеживал на спальничке близ палатки, Тесленко прихрамывая ходил от одного примуса к другому, Кленов разглядывал в бинокль склоны, подпиравшие вершину.
— Ракета была зеленая, — отрапортовал он Шелестову через плечо, не отнимая бинокль от глаз.
Ну, хорошо, ни одна альпинистская жизнь больше не находится под угрозой, спуск штурмовой группы протекает нормально, метеорологические условия ему благоприятствуют. Слава богу!
Но кто же все-таки он, этот шерп? Налимов, как утверждают документы? Пока повязки не будут сняты, ответить на этот вопрос мы не сможем. Да и тогда сможем ли? При падении лицо шерпа было сильно изуродовано. «Родная мать не узнала бы», — заметил по этому поводу Шелестов.
И вот, ворочаясь рядом с Норцовым в душной палатке, я время от времени дотрагивался пятками до рюкзака с сокровищами Сусингена и успокоенно думал: «Во всяком случае, магнит, притягивающий к себе всю эту публику, — у нас в руках, или, что в принципе то же самое, — у нас в ногах. Пускай теперь попляшут». С такими приятными мыслями я уснул.
Проснулся, когда горы налились предрассветным сиянием. Но разбудила меня не заря, а холодок, вливавшийся в наше жилище со стороны задней палаточной стенки. Поерзал. Попытался приткнуть озябшие ноги к рюкзаку, но никак не мог нащупать рюкзак. Сон с меня как рукой сняло. Лихорадочно приподнялся и нырнул в нагромождение альпинистского хлама. Шарил, шарил. Но шарить-то было не к чему. Рюкзак — не иголка. Раз его не видно, значит, его нет. И разрез в неплотном перкале задника весьма прозрачно показывает, каким способом его изъяли.
Крадучись, мы с Олегом обошли спящий, а местами даже похрапывающий лагерь. У Арифова, можно сказать, было алиби, поскольку длиннющий Шелестов фамильярно закинул на него свои ноги. Как два близнеца, в одинаковых позах мирно посапывали Тесленко и Кленов. А справа от Кленова, куда вечером уложили шерпа, было пусто.
Рванули вниз. Спуск был технически несложный. Беги себе хоть до самого Аламедина. Но до Аламедина бежать не пришлось. Сразу же за лагерем на валуне сидел шерп. Никакой поклажи у него не было.
— Плохо мне стало, — просипел он. — Сердце. Поближе к докторам!
— Отлично! — восхитился Норцов мудрым этим решением. — Придется мне вас проводить.
Я разглядывал выжженное овальное пятно в желтой травяной шкуре горы. Казалось, здесь недавно жгли костер… Нет, вряд ли. Зола была бы, уголья. А здесь — я пригнулся — только щепотка розового порошка.
— Так что мы пойдем, — сказал Норцов. И тотчас они — впереди бодрый кругляш, позади ковыляющий шерп в марлевой маске — отправились в путь.
Я стряхнул с ладони несколько розовых крупинок на валун и поднес к ним спичку. Мигом вспыхнуло пламя, которое и сейчас, при свете восходящего солнца, слепило глаза. Этот огонь видели мы с Норцовым. И, наверное, этот же огонь наблюдал Сережа Тесленко. Ну, ладно! Предположим, на Сусингене шерп отпугивал Сергея от пещеры. А здесь?
Сигнал… Кому? Сигнал, как выстрел: у него должна быть мишень. Сигнал, как письмо: у него должен быть адрес. Собственно, сигнал и есть письмо. И, следовательно, товарищ Салмин Юрий Александрович, пофантазируем на тему: загадочный получатель письма. Кто он? Где он? И о чем его могут информировать?
Самое простое — местонахождение незнакомца. Выбор у него в этом смысле мизерный: Аламедин, базовый лагерь, ну, еще вершина (что, впрочем, весьма сомнительно, ибо там как-то не до фейерверков). Все. Ничего я не упустил? Вроде ничего. Теперь посмотрим, какой информацией располагает наш шерп. Больше, чем кто-либо другой на свете, он знает про сусингенский клад.
Пойдем дальше. Из «где» и «о чем» попытаемся слепить «кто». По-видимому, не Шелестов, не Тесленко и не Кленов. Их шерп имел в лагере. Арифов отпадает по той же причине… Постойте-ка, постойте-ка, товарищ Салмин, не горячитесь. Будьте любезны вернуться из заоблачной выси на нашу грешную землю. А конкретнее — на тропинку близ альплагеря «Аламедин». Какую-то темную личность чабан в нашем разговоре поминал. «Похож альпиниста, только не альпинист… Возле перевала в палатке живет». Э-эх, детективы! Спросить бы чабана: «А кто, мол, живет?» Так нет же, не спросили. Почему-то представился мне тогда седовласый профессор, раскинувший свой шатер близ пастушеского стана в расчете на добрый кумыс и свежие лепешки. И отвел этот профессор от себя вальяжным жестом все и всякие подозрения.