Елена вышла к завтраку в шелковом пеньюаре, не напылением, а из удивительно тонкой и легкой ткани. На ощупь ткань была, как лепесток розы, и переливалась, меняя цвет от лимонного до ярко-розового. Никогда прежде Платон не встречал ничего подобного.
«Шелк с планеты Тарантул», – сообразил Атлантида. На самом деле это не шелк, а паутина местных пауков. Причем окраска натуральная. Паутина встречается удивительных оттенков. Ибо пауки не прячутся, не пугают, а привлекают жертвы. Мухи и бабочки стремятся умереть в объятиях хищников. Их яд вызывает экстаз. Несколько часов экстаза, пока убийца пьет кровь. За это не жалко отдать короткую мушиную жизнь. Экстаз, пережитый жертвой, добавляет яркости паутине, сотканной пауком. Ничто в этом мире не пропадает зря.
– Фред бывал на планете Эгейское море? – спросил, как бы между прочим, Платон.
Завтрак был скудноват: яичница с искусственным беконом и бутерброды с изумрудной икрой и кофе. Кофе жидкий, икра пахла чем-то синтетическим.
– Почему вас это интересует?
– Я нашел в его кабинете коллекцию раковин с Эгеиды. Вот и спросил.
– Да, кажется, был… – Елена положила в рот ложечку изумрудной икры. – Завтракай, Тони. Пока нас с тобой не выставили из этого шикарного номера.
– Все говорят, что ваш муж был богат.
– Да, был. И я так считала. А когда его убили, выяснилось, что на счету Фреда осталось двенадцать кредитов. Занятно.
Не слишком ли часто упоминают эти двенадцать кредитов все, кому не лень? Профессор отметил про себя, что ему начинает нравиться роль частного детектива.
– Однако вас не попросили уехать.
– Номер оплачен на месяц вперед. А вот питание – нет. Но люди нынче стали альтруистами. Никто не позволит умереть бедной вдове с голода в этих роскошных апартаментах. Так что мне приносят поесть. Не самое лучшее. То есть то, что обычные клиенты есть ни за что не будут. Пересоленная икра или пережаренное мясо. Если я не смогу заплатить, они позволят мне убраться. Если смогу – слупят бешеные деньги за эту вонючую икру. Вы замечали, как мало в мире хороших поваров?
– Как и хороших археологов, – ввернул Платон. – Фред Корман был хорошим археологом.
Она с силой оттолкнула от себя хрустальную вазочку, та упала и разбилась. Икра забрызгала пол и ноги Атлантиды: он сидел за столом в одних шортах. Да еще пропуск-лимон на цепочке.
– Он был трусом! И все время чего-то боялся. Вскакивал по ночам. А когда я попросила перевести пару миллионов на мое имя, как разорался! Бог мой! Он бегал по холлу в одних трусах и визжал, как резаный. Пришлось звать старика Ежевикина, тот его успокаивал, прыскал какой-то аэрозоль. Представляете, молодой здоровый парень, а из страха держал личного врача и платил ему бешеные деньги. За что? За то, чтобы тот сидел, целый день ничего не делая, и разгадывал дурацкие шарады. И каков результат? Фреда прикончили, а денежки исчезли. Может, ты знаешь, куда Фред дел свои денежки? – зло спросила Елена.
– Не знаю. – Профессор вертел в руках свой лимон-пропуск. – Если твои дела так плохи, зачем же сидеть здесь и питаться пересоленной икрой?
– Зачем? – Елена изумленно глянула на археолога. – Неужели не понимаешь? На Райский уголок не часто удается попасть. Думаю, здесь найдется парочка холостяков, которые тяготятся своим одиночеством. – И, заметив, что Платон насторожился, она расхохоталась. – Не бойся, милашка, люди с лимоном на шее меня не интересуют. Днем я стараюсь общаться лишь с членами клуба. Однако они очень осторожны. И прежде чем забраться к кому-нибудь в постель, стараются заключить любовный контракт: мол, не обязуюсь и ответственности не несу… А я человек стихийный и терпеть не могу контракты. Ах, если бы ты, Тони, оказался миллиардером!
Она глянула на профессора очень выразительно: так удав глядит на кролика, с которым решил устроить симбиоз. А Платон решил, что в отсутствии миллиардов тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, забираясь в постель к очередной красотке, не надо оберегать свой счет и всякий раз заключать любовный контракт. Платон тоже предпочитал стихийный порыв. Особенно без серьезных последствий.
– Профессор Рассольников! – взревел Дерпфельд, появляясь на пороге столовой. – Что ты делаешь?
– Завтракаю, что же еще? – Платон стряхнул с колена комок изумрудной икры. – Ты завтракал? Я знаю, у копов всегда проблемы с питанием. Как и у археологов. Присоединяйся. Икра дерьмовая, но у меня есть экотаблетки.
Сержант оставил щедрое предложение без внимания.
– Откуда взялись раковины в бассейне?
– Я их положил. Взял из кабинета Кормана и опустил в воду.
– Зачем? – Взгляд Дерпфельда буквально сверлил Атлантиду.
– Эгейские раковины светятся в воде. Вот я и решил немного украсить холл. По-моему, вышло неплохо.
– Иди сюда! – Дерпфельд энергично взмахнул рукой. – Скорей же!
Профессор пожал плечами, но последовал за полицейским. Две раковины лежали на камнях, окаймлявших бассейн. А третья, самая большая, светящаяся голубым, осталась в воде.
– Смотри! – Дерпфельд ткнул пальцем в голубую раковину. – Да смотрите же внимательно!
Платон наклонился над бассейном. На фоне голубого красным горели буквы.
«Десять миллиардов кредитов – цена Джи-джиду».
Сердце в груди археолога аж подпрыгнуло… Десять миллиардов. Да, с такими деньгами можно хоть всю жизнь бездельничать на Райском уголке. Черный археолог, как и любой кладоискатель, по неписаному кодексу непременно оставит своему собрату сообщение на развалинах: «Здесь я нашел золотой клад, а ты не найдешь ни хрена». Чтобы незадачливый коллега глотал слюну, изучая надпись. Сообщение на раковине предназначалась именно Атлантиде. Десять миллиардов… У профессора потемнело в глазах – будто он одним залпом осушил полную чашу яда. Качественный яд – прожег до самых печенок. Яд тот зовется завистью, и противоядия от него до сих пор не найдено. Что толку убеждать себя: я лучше, я умнее – от этого яд доставляет лишь больше мучений. Если рассудить честно, то Корман трепло, ничтожество, дилетант. Так нет же, отыскал какой-то неведомый Джи-джиду и… И его убили. Но это так, это последствия. Сначала он получил миллиарды. А что отыскал профессор Рассольников? Много чего. Только в итоге каждый раз получал в награду солидную фигу.
Нет, не стоит отравлять себя завистью. Лучше треснуть Фортуну по гнилым зубам и включиться в игру, предложенную шутником Фредом. И в этот раз уж наверняка выиграть.
Что же подразумевал Корман под названием Джи-джиду?
Нетрудно предположить, что клад был найден на планете Эгейское море, – раз Корман оставил свое послание на раковине. Но что за клад? И куда делись деньги? И почему в Интернете не было никаких сообщений о находке?
– Нашел десять миллиардов? Клад? – спросил профессор Рассольников – скорее, у себя самого, чем у Дерпфельда. – И что такое Джи-джиду? На каком это хоть языке? Может, на эгейском, раз это раковины с Эгейского моря? Ты не знаешь эгейского?
– Пока нет.
– Я тоже. Кстати, там, в кабинете, среди пустых карточек я нашел одну с запиской. Поначалу не придал ей значение, но теперь она кажется мне очень важной.
Платон процитировал записку:
«Им для того ниспослали и смерть, и погибельный жребий Боги, чтоб славною песнею были они для потомков».
– Ну и что это значит? – Дерпфельд ждал немедленных объяснений.
– Это Гомер. Цитата из восьмой песни «Одиссеи». Гомер… Эгейское море. Тут явная связь.
– Отлично. Теперь я это знаю. Это как-то связано с убийством?
– Возможно, это связано с кладом, который Корман нашел… на Эгеиде? – высказав предположение, Платон внимательно глянул на Дерпфельда.
– Клад на Эгейском море. Смерть в «Эдеме». И между ними послание Гомера. Ничего не понимаю, – чистосердечно признался сержант. – Но связь есть?
– Связь есть, – подтвердил Платон. – И Альфред Корман чего-то или кого-то смертельно боялся.
– На меня он не произвел впечатления испуганного человека. Хотя, была одна странная вещь… Я встречался с ним несколько раз. Он хотел пригласить на Райский уголок то одного своего приятеля, то другого, просил оформить пропуска. И, кстати, залог вносил тут же, по первому требованию. А залог велик… Но всякий раз отменял приглашение.