— Правильно. Девятый вечера… Мама с бабушкой и Павликом ужинают, наверно…
— Ужинают и нас вспоминают. Потому мне мама и приснилась, правда? Бабушка говорит: «Если человек о тебе скучает, обязательно приснится».
— Ох, Таиска, до чего же ты суеверная!.. Тебе сколько папа говорил, чтобы ты не верила в бабушкины сказки?
— А что ж, по-твоему, мама о нас не скучает, да? Не скучает?
— Вот ещё! Конечно, скучает…
— Ну вот, — удовлетворённо отметила Таиска. — А ты говоришь «бабушкины сказки».
— До чего же ты упрямая, Таиска! — вскипела Валя. — Мама тебе совсем не поэтому приснилась, а потому, что ты о ней скучаешь.
— А ты не скучаешь? Я так и знала… Мама там плачет, а ты…
— Балда ты, больше никто! — окончательно рассердилась Валя. — Я с тобой не разговариваю.
Она свернулась калачиком и укрылась простынёй. Таиска побурчала ещё немного и тоже утихла.
Когда Валя снова открыла глаза, в каюте уже было светло. Папин диван опустел. Таиска стояла у зеркала и пыталась заплести свои толстые короткие косички.
«Меня не хочет просить, — догадалась Валя, вспомнив ночную ссору. — Ну и пусть!»
Таиске приходилось трудновато: волосы были жёстки и упруги. Едва Таиска начинала вплетать в них ленточки, как они вырывались из-под пальцев.
— Ну, давай уж помогу, — великодушно сказала Валя. Она не могла долго сердиться, не то что Таиска, которая весь день просидела бы косматая в каюте, но ни за что не заговорила бы первая после ссоры.
— Да, тебе хорошо, у тебя косы длинные и ночью не расплетаются, — пробурчала Таиска, подавая сестре свои ленты и расчёску.
Управившись с косичками и умывшись, девочки вышли на палубу. Пароход шёл полным ходом, прямо навстречу большому ослепительному солнцу. Валя и Таиска зажмурились от яркого света, а когда огляделись, увидели папу. Он стоял, опершись на перила, и глядел куда-то вдаль.
Прижав палец к губам, Таиска на цыпочках подошла к отцу и, подпрыгнув, закрыла ему глаза обеими ладошками.
— А, попрыгуньи, встали! — обернулся отец.
Какой-то он был сегодня особенный, праздничный, лицо его помолодело, словно свежий амурский ветер разгладил на нём каждую морщинку.
— Вода-то как прибывает, — сказал папа, указывая на тальниковые кусты у берега, которые стояли наполовину в воде.
— Бедняжки, — пожалела их Таиска, — зачем же они так близко у воды выросли? Росли бы повыше, вон как те сосны на сопке…
— Кому где живётся, — сказал папа. — Они бы там засохли. А здесь вода схлынет — им опять ничего. А вот мышкам большая вода, конечно, не нравится.
Мимо на сухом дереве плыли серенькие комочки — это мыши спасались, застигнутые паводком.
— А они приплывут к берегу? — обеспокоилась Таиска.
— Как-нибудь приплывут… Конечно, им сейчас того, не по себе… А ты, Валя, чего такая?
Валя стояла ошеломлённая. Они садились на пароход вечером и так и не видели по-настоящему Амура. А сейчас, выйдя на палубу, она была поражена необъятным пространством воды, неба, тайги и бесчисленных сопок, уходивших грядами в туманную даль. Среди этого величия она казалась самой себе маленькой, затерянной, словно те серенькие мышки на бревне…
вполголоса запел папа, и девочки подхватили:
Как часто, бывало, по вечерам после работы папа брал Валю и Таиску на колени, и они запевали вот так же, про Амур…
Мама никогда с ними не пела, а иногда почему-то даже сердилась.
«Пой не пой, — говорила она папе, — всё равно ни за что не поеду на твой Амур. Это я тебе раз и навсегда говорю. Подумал бы о детях, что они там увидят?»
«Яблочки там в цене», — вторила ей бабушка.
Папа хмурился и умолкал, а Валя и Таиска продолжали петь ещё громче:
Амурские волны… Вот они, за кормой, бегут себе и бегут и даже не догадываются, как хотели Валя и Таиска увидеть их своими глазами. Когда папа стал собираться в отпуск на родину, сёстры дружно ревели три дня и три ночи и всё-таки добились, чтобы папа взял их с собой, а мама отпустила.
весело поют девочки.
Волнам тоже весело. Они врассыпную бросаются от парохода, а на гребнях у них взбивается пена, как кудряшки у расшалившихся девчонок. Волны мчатся прочь опрометью, со смеющимся плеском, мчатся, пока не натолкнутся на других своих подруг, серьёзных, благовоспитанных.