— На Луну летим, — засмеялся папа. — Лунных коров разводить.
— На Луну? Вот это да! — обрадовался Илюшка, а потом усомнился: — Там воздуха нет, коровам дышать нечем, скафандры же на них не наденешь.
— А мы сделаем крепкую оболочку вокруг Луны, так чтоб свободно, не в обтяжку, а потом надуем воздухом.
— Мальчишки, совсем мальчишки, — вздохнула Раиса Фёдоровна.
Тут пришёл дядя Нурлан, и они опять заспорили, правда не о Луне — это папа, оказывается, пошутил, — а о том, как лучше заставить электричество всё делать на фермах: доить коров, кормить и поить их, чистить помещения.
— Знаешь, Рая, — возбуждённо говорил папа, — какие у нас будут коровники: пол сухой, тёплый, воздух чистый, вентиляторы.
— Домой бы хоть один вентилятор достал, — жалобно сказала мама. — От жары голова пухнет…
Каждое утро, после зарядки, по радио передавали сводку погоды. Диктор предсказывал одно и то же: «В центральных и северных областях Казахстана будет сухая и жаркая погода».
«Сухо — жарко, сухо — жарко», — лихорадочно тикали часы «Софронычи», и даже бой у них был более хриплый, чем обычно, будто в механизме что-то пересохло.
За последние дни бабушка Ксеня сильно почернела и осунулась.
— Ну, как там «целинница»? — спрашивал Илюшка, когда бабушка возвращалась с поля.
— Как загнанная лошадь дышит, — говорила она. — Тянет корнями последнюю влагу, а солнце тут же эту влагу из листьев выпивает.
Илюшку она в поле не брала: «Жарко очень, сомлеешь». С каждым днём тревожней были её рассказы:
— Пекутся листья. На земле трещины в два пальца шириной. Неужели всё пропадёт?
Раиса Фёдоровна больше лежала на кровати с мокрым полотенцем на лбу.
Виктор Михеевич приходил с работы, виновато садился возле неё:
— Болит голова?
— Болит, — слабым голосом отвечала она. — Да ты не беспокойся — пройдёт.
Но глаза говорили другое: «Ты во всём виноват. Зачем мы сюда приехали?»
Невесело было в доме, и вдруг прохладным шелковистым ветром пахнуло непривычное слово «джайляу»…
— Там речки, озёра, — говорил дядя Нурлан. — А воздух какой!
— Поезжай и ты, Рая, с ребятишками, — посоветовала бабушка Ксеня. — Там хоть отдышишься.
Когда у Раисы Фёдоровны появлялись дела, у неё проходили все болезни. Вот и теперь мокрое полотенце было отброшено, и она стала собирать вещи в дорогу.
— Куда столько? — удивился Виктор Михеевич, увидев два больших чемодана и толстый саквояж.
— Знаешь, Витя, — сказала Раиса Фёдоровна. — Ты лучше готовь свою «ветеринарку». Едем всей семьёй; конечно, будет много вещей — и тёплое, и обувь запасная. Илюшке то и дело нужны чистые рубашки, штанишки.
Тоня с Айгуль каждый день бегали на репетиции: готовился концерт школьной агитбригады.
И вот наступило долгожданное утро.
У совхозного Дома культуры остановился автобус с надписью «Автоклуб», и ребята стали носить в него домбры, гитары, балалайки, узлы с национальными костюмами.
Подъехала автолавка — грузовик с фургоном — и встала за автоклубом. Подошла и белая больничная машина с красным крестом.
«Газик» ветеринарной помощи задержался — потерялась Илюшкина пилотка, а без неё ехать было нельзя. Часы «Софронычи» сердито били: «Поехали? Поехали! А наши…»
— Что за безобразие! — наконец вышел из себя Виктор Михеевич.
Но тут бабушка Ксеня воскликнула:
— Да вот же она!
Пилотка висела на оконном шпингалете.
Чемоданы, саквояжи и несколько туго набитых авосек были наконец уложены, все уселись в машину.
— Счастливо! — подняла руку бабушка Ксеня.
Илюшке стало жаль её — так одиноко, сгорбившись, стояла она у калитки. Бабушка Ксеня поглядела на его огорчённое лицо и состроила забавную жалобную мину. Илюшка рассмеялся, и у него отлегло от сердца.
Возле Дома культуры Илюшка отпросился к Тоне в автоклуб, а Раиса Фёдоровна пересела в больничную машину, к тёте Раушан: «Хоть в дороге поговорить, а то всё некогда».
— «Мы едем, едем, едем!..» — запели ребята, когда автопоезд наконец тронулся.
Автобус был необычный: сиденья не рядами, а вдоль стен и в передней стене — большое зеркало. И в этом зеркале убегали вдаль, становились всё меньше дома совхозной усадьбы, потом они вдруг оторвались от земли, заколыхались и растаяли в знойном мареве.
На джайляу
От реки тянуло прохладой. Колёса автобуса наполовину утопали в траве, и в свете включённых фар кружились бесчисленные мотыльки. Овец тоже привлекал свет — они лежали, повернувшись головами к машинам, вздыхали, жевали жвачку, и глаза их вспыхивали зеленью. За овцами чернела юрта, возле которой топилась печурка и что-то варилось в большом котле. А дальше всё терялось в темноте — река, холмы, другие юрты. Только лаяли собаки да слышались голоса чабанов, подгонявших овец: «Тай! Тай!» Продолжали подъезжать чабаны от дальних юрт, и каждый раз при их приближении местные собаки рычали, вскакивали и с лаем мчались в темноту, а хозяева окриками возвращали их обратно.