Мария замерла на миг и широко распахнула рот. Анна пристыла к шероховатому крепкому сучку и умолкла: её губы спекло излишним жаром солнца, и она вдруг, в странном озарении, поняла, что ей не следовало это говорить.
В глазах у Марии дрожал преломлённый солнечный свет.
– Ну, – очень спокойно и холодно сказала она, – раз так, тогда найди себе для общения кого-то, кто на корову не похож.
Анна неловко вытянула вперёд похолодевшую руку. Птицы беспечно пели над её головой и вились хороводами в бледно-голубом небе, в разрывах между облаками.
– Это… – медленно сказала она и умолкла. Она явно чувствовала, что должна продолжить фразу, но почему-то у неё решительно ничего не выходило – как будто кто-то крепкой ниткой зашивал ей губы – всё прочнее и прочнее, чтобы рот совсем не раскрывался.
Мария тяжело протопала в кусты, выудила из колючего сплетения диких ветвей свою корзинку и, подняв голову повыше, жизнеутверждающе хмыкнула.
– Счастливо оставаться, – сказала она с подчёркнутой холодностью и медвежьей походкой затопала по той дороге, по которой пришла.
Анна выбросила вперёд вторую руку.
– Эй!.. – неловко позвала она снова, но Мария её даже не услышала. Её спина удалялась и удалялись, и топот ног уже почти не раздражал слух.
Анна вдруг вскипела. Сама не своя, она изо всех сил пнула землю, и где-то в кустах обеспокоенно завозились мелкие зверюшки. Анна схватила в обе руки алый шерстяной клубок, размахнулась, но не швырнула его, а лишь пнула пустоту и обрушилась на тёплую сухую землю. Она отчаянно высовывала язык так, как будто бы копировала рассерженную змею, кривлялась и шипела уходящей Марии вслед:
– Ну и иди! Иди! Проваливай! Глупая Мария, тупая Мария, коровка, корова! Не хочешь, чтобы я тебе помогла – так тебе вообще никто не поможет… я по-хорошему, между прочим, хотела, а ты, ты вот так со мной… да ты мне вообще не нужна, понятно?! У меня и без тебя целая куча друзей! Подумаешь! Иди-иди, давай, я с тобой больше не разговариваю! В жизни словом не перемолвлюсь!
Мария шла и шла, пока не пропала в густых колючих кустах совсем, и тогда у Анны иссяк поток проклятий и злости. Фырча и злобно сжимая в ладонях алый клубок, она заползла в тень старого кряжистого дерева, сунула локоть под голову и заплакала сердитыми, гневными и горячими, как июньское солнце, слезами.
Малютка танцовщица
– Не надо было так говорить, – в тихом голосе Землероя звучали нотки осуждения.
Анна упрямо вскинула голову и даже губу прикусила. Она сидела, болтая ногами, на толстом шероховатом суку огромного дерева, солнце обстреливало густую крону размытыми яркими пятнышками. В переплетениях света и тени тонкое лицо Землероя казалось призрачно-бледным, и Анне даже не верилось, что такой, как он, действительно может существовать. Было тихо и спокойно: самая середина июля, самый жаркий день за прошедшие три лета, – даже птицы и зверушки молчали. Где-то у Анны дома, выставленная на бетонные плиты, которые в беспорядке мостили внутренний дворик, стояла старая сковорода, а на сковороде издавали шипение и скворчание поджаривающиеся яйца – вот насколько было жарко.
Анна свесила ногу и сердито ударила пяткой по глубокой морщине в древесном стволе.
– Она сама виновата! – убеждённо отрезала Анна. – Я хотела как лучше!
– Всё равно неправильно ты поступила, совсем как девчонка глупая, – поучительным тоном оборвал её Землерой, – Нельзя людям навязывать то, чего они не желают.
– Да желает она замуж, с чего ты взял-то, что нет? – продолжала злиться Анна, пиная дерево.
– Так она же сама тебе сказала, что не хочет.
– Она соврала!
– Да зачем? – чуть приподнялись брови Землероя.
– Потому что ей стыдно сказать, что она хочет, а никто не берёт, вот она и ошивается у нас тут, всё время туда-сюда бродит, никакой пользы, только маме надоедает, – Анна уверенно скрестила руки на груди и испустила долгий жизнеутверждающий вздох. – Вот так всё и есть. Ты хоть и дух леса, а об этом знать не можешь, так что учить меня не надо.
– Да тебя научишь, – пробормотал Землерой куда-то в сторону, и ветер вдруг похолодел, и на небо стали набегать сероватые тяжёлые тучи. – Ты ведь, если и говоришь тебе дело, не слушаешь.
– Я слушаю, вообще-то, – сварливо отрезала Анна, – ты сейчас просто не прав. Вот я тебе и говорю, как всё на самом деле есть.
– А я тебе говорю, – стоял на своём Землерой, – что люди многого не понимают.
– А ты всё понимаешь, потому что ты дух, видите ли?
Землерой откинулся назад, прислоняясь вихрастым затылком к морщинистому стволу, прикрыл глаза с трепещущими ресницами и неожиданно умолк, словно бы призадумался. Анна тоже притихла. Между их руками, почти касающимися друг друга, вился холодный игривый ветерок, и Анна чувствовала, как странные мурашки начинают ползать у неё по коже.