Анна с дедушкой жили на отшибе, на окраине города, да только не на той его окраине, которая к лесу примыкала. Своей широкой и плавной улочкой они аккуратно перерастали в ничейную, хотя и застроенную покинутого вида домиками, территорию, и эта территория уже сливалась с соседним городом, о котором говаривали, что жить там интереснее, потому что в самом центре его выстроено в новом стиле огромное, светящееся окнами и бешеным светом электрических ламп, здание, которое называется кинотеатр. Дедушка и Анна долго шагали через весь город, двигаясь к своей цели. Проходили мимо лотков с лакомым мороженым и отверстых дверей школ, библиотек и захудалого музейчика. Им подмигивали знакомые и знающие их прохожие, махали руками старушки и дети, весело присвистывали мужчины, которые, сгрудившись у какого-нибудь уголка со скамейкой и свалив на эту скамейку всю свою тяжёлую кладь, на пятерых или шестерых человек раскуривали одну сигарету. Шагали они через ухоженный, мёртво-прилизанный, парк, в котором не пели птицы, потому что не вили там своих гнёзд. Миновали они и блестящий на солнце гранитный памятник, к которому не возлагали цветов, потому что только старожилы и помнили, какой такой персоне и за какие заслуги он посвящается, да и то – очень смутно. Анна и дедушка шагали долго и шагали молча: сначала Анна пыталась напевать, посвистывать и с дедушкой заговаривала, но потом он купил Анне большой шоколадный рожок мороженого, которое так быстро таяло на жарком солнце, что у Анны не осталось времени для разговоров. Дедушка был какой-то смурной: насупился, ушёл в себя да так и не вышел, пока вместо глухого асфальта, шуршащего щебня и мёртвой мостовой под его сапогом не отозвалась живым звоном настоящая лесная почва.
Дедушка Анны бодро втянул носом свежий воздух. Было ещё очень рано: карманные часы его с механическими стрелками не показали восемь; и, хотя аловато-розовое марево зари на небе давно растаяло, серая сонная дымка не исчезла. Она окутывала кроны деревьев в свадебную фату, закрывала мордочки деловитых, суетливых лесных жителей и заботливо согревала вулканчики муравейников, которые извергались из-под земли в самых неожиданных местах. Дедушка Анны уверенно шёл по сухой крепкой тропке, и короткой палкой с острым концом то и дело нырял в заросли буйной травы: то слева, то справа. Анна не успевала даже раскрывать глаза пошире: дедушка сбивал грибы, как сбивают мишени в тире, стряхивал их в лукошко, висевшее на сгибе правой руки, радостно хмыкал и лишь ускорял шаг.
Анна уже не шагала, а бежала, с трудом хватала ртом воздух, но не жаловалась, а, напротив, улыбалась. Улыбка радостно цвела у неё на губах. Шляпка с синими полями свалилась у неё с головы, но ленточки, завязанные бантом под подбородком, удерживали шляпу за спиной. Воздух набивался в соломенные сплетения, завывал между ними довольным и бодрым голосом, а Анна выстукивала плоскими подошвами ботинок разудалый ритм по лесной почве и подпрыгивала, глядя в широкую, неумолимо прямую спину дедушки и его упрямые расправленные плечи.
Всё дальше и дальше заходили они, всё выше и выше вставало солнце и всё увереннее и увереннее снимало, сдирало оно остатки сонной вуали с лесных прогалин. То тут, то там Анне на глаза попадались солнечные зайчики, проказливо танцующие на мшистых стволах; тонкие золотистые нити играли в прятки друг с другом между листьями и стеблями, и Анна пыталась поймать их, но её ладони лишь звучно били по пустоте.
Дедушка уверенно спускался по мягкому полуголому пригорку. Он больше не размахивал острой палкой: лукошко через его руку уже было полным до краёв, и солнце весело, как-то по-детски бодро сияло на них: на шляпках, на ножках, на пластинках под шляпкой, мягких, сохранивших прохладный дух леса. Дедушка тоже сдвинул с головы свою шляпу: они шагали в тени, – и шляпа его болталась у него на спине, поддерживаемая двумя грубыми тесёмками, продетыми сквозь кривые дырки в полях.
– Послушай-ка, – вдруг заговорил он трубным хрипловатым голосом, низким и звучным, – что ты там про хозяев реки сказывала?
– А, – Анна перебрасывала из одной руки в другую пушистый алый клубочек, – ты про нашу речку-то? Ну, я про неё вот чего слыхала: у речки есть целых три хозяина-духа, и у всего в лесу есть свои хозяева-духи, у каждой травинки, у каждого деревца, у каждой зверюшки, и бывает, что хозяин даже не один. Срединным течением тут дядя Белобок заправляет – этот вообще на глаза смертным выходить не любит; ему бы тишину дали да рыбы поменьше у него отнимали, он б век счастлив был. А там, где река в озеро впадает, встречаются господин Остронос и господин Лежебока, но они не у нас живут, и я о них совсем-совсем мало чего слыхала, – Анна горестно покачала головой и вздохнула. – Вот что мне говорили, и я даже думала: а вот каково было бы, если бы мне с ними повстречалась вживую? Наверное, я б даже и не признала, что они духи. Сказывают же: они своего истинного облика никому не показывают. И я даже думать порой начинаю: а ну как мы с тобой встретим в лесу, пока по грибы ходим, человека какого, поприветствуем и дальше пойдём, а окажется, что это был хозяин какой-нибудь полянки, а то и вовсе – целого леса, вроде как царь лесной? Мне недавно одну книжку дарили, и там рассказывалось, что у нас в стране были помещики, вроде как они огромными землями управляли, но всё равно над ними царь стоял, и вот ему повиновались все, и эти земли, помещичьи, вроде как его были.