— Я очень рад, что тебе понравилось, — произнес Ханс, а я, покоренная здешними видами, слышала его голос будто издалека.
— Здесь невероятно красиво, — выдохнула я восхищенно. — Мне кажется, я сплю.
Ханс легко сжал мое плечо, и сердце застучало сильнее.
— Чувствуешь?
Как же в тот волшебный момент мне хотелось рассказать обо все, что я чувствовала! Но я только кивнула в ответ, а он с улыбкой сказал, что я не сплю. На секунду мне даже стало обидно, что это не сон, — во сне я могла бы признаться ему и рассчитывать на взаимность. Но в суровой, даже настолько красивой реальности у меня не было такой надежды. И пришлось смириться с тем, что было.
Мы долго гуляли по парку, бродя по аллеям и наслаждаясь последними лучами солнца, а потом Ханс купил нам по мороженому. Этот день определенно нравился мне все больше и больше.
Ужинали мы остатками торта. Я наотрез отказалась от нормальной еды, и Ханс, смеясь, сказал, что в обычный бы день все равно накормил меня, но сегодня мне можно больше, чем обычно. Я уцепилась за эту фразу как за соломинку, увидев в ней свое спасение. Нет, я не собиралась глупить — все-таки не зря я считалась умной девочкой, но кое-что я могла требовать на вполне законных основаниях, выдавая это за своеобразную заботу.
Перед сном я снова сходила в душ, но переодеваться мне пришлось в халат Ханса, потому что я умудрилась за ужином испачкать платье кремом. Я расценила это как небольшой бонус от своей судьбы и как знак того, что задумка моя одобрена высшими силами. После душа я сразу ушла в спальню — кровать уже была расстелена, и я легла, стараясь не заснуть до прихода Ханса. Я лежала, вспоминая сегодняшний день, тот парк и все-все-все случайные и нет прикосновения. От них на душе было тепло и хорошо, и я очень хотела помнить эти мгновения как можно дольше.
— Спокойной ночи, — Ханс прервал мои размышления, заглянув в комнату. Он обычно ложился позже и вставал раньше, только несколько раз, проснувшись посреди ночи, я видела его на диване напротив. Сейчас же я, как никогда раньше, была решительно настроена дождаться его прихода.
— Ханс, — позвала его я. Он замер в дверях.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила заверить я, садясь на кровати. — Можно тебя попросить?
— Конечно. Что такое?
— Можешь считать это подарком, раз тебе так нравится мне их дарить.
С каждым моим словом он все больше хмурился, и я решила, что лучше сказать все резко и сразу, а не оттягивать возможную неприятную концовку.
— Ложись со мной, — выпалила я, зажмурившись в ожидании ответа. Но тянулись долгие секунды, Ханс молчал, и я нерешительно приоткрыла глаз. Ханс выглядел удивленным. — В том смысле, что на кровати ведь достаточно места для двоих. Не обязательно ютиться на диване, когда можно спокойно лечь здесь, — тут же пояснила я, пока он не успел себе чего-нибудь надумать. И добавила: — Я тебе доверяю.
Какое из этих объяснений повлияло на его решение больше остальных, я не знала. Но он кивнул.
— Хорошо, — немного погодя сказал он. — Раз уж у тебя сегодня день рождения, то все для тебя.
— Не только сегодня. Ну, неужели тебе так хочется пытаться улечься на диване?
— Я нормально умещаюсь на нем.
— Ханс, пожалуйста, — у меня кончились аргументы, и я изо всех сил надеялась, что этой нескрываемой мольбы в голосе будет достаточно, чтобы он согласился.
— Зачем тебе это? — тихо, сдаваясь, поинтересовался он, садясь на край кровати.
— Я пытаюсь хоть как-то отплатить тебе за твою заботу. Это все, что я могу сделать для тебя.
— Ты не обязана это делать.
— Я знаю, — я кивнула. — Но ты ведь тоже не обязан обо мне заботиться. И тем не менее, ты это делаешь.
— В твоих словах есть логика, — наконец признал он. — Хорошо. Пусть будет по-твоему. Только не жди меня, я ложусь поздно.
Я кивнула и под его внимательным взглядом снова легла на подушку.
Конечно, я не обещала ему не дожидаться его, у меня, в конце концов, были свои планы, но он удивился, увидев, что я не сплю, когда пришел спать. Он лег рядом, на другой стороне кровати и на приличном от меня расстоянии, и только потом спросил:
— Я разбудил тебя?
— Нет, все хорошо, я сама проснулась, — уверенно соврала я.
— Врешь, — даже не спросил — просто констатировал факт. Но я не сдавалась.
— Нет.
— Хорошо. Спи, завтра вставать рано.
Я повернулась к нему лицом и послушно закрыла глаза. Я слышала рядом его дыхание, и на душе становилось спокойнее. Я чувствовала себя на своем месте, но мне очень хотелось, чтобы он был ближе. Еще ближе.
На свой страх и риск я немного подвинулась к нему и повернулась спиной, будто бы я просто ворочаюсь во сне. Никакой реакции не последовало, и я, выждав пару секунд, подвинулась еще. Его дыхание изменилось — он словно замер в ожидании моего следующего действия, и я не стала обманывать его ожиданий, сдвинувшись еще на несколько сантиметром. Он усмехнулся и, наконец, обнял меня, прижимая ближе к себе.
— Довольна? — с теплой улыбкой в голосе поинтересовался он. Я энергично закивала головой, слушая его хрипловатый смех.
От Ханса слегка пахло сигаретами и мылом, а еще чем-то знакомым из детства, но чисто его запахом, и я уснула — вот так просто, в его объятиях, — пытаясь вспомнить, что это за запах.
Утро встретило меня холодом, потому что Ханс, конечно, проснулся раньше. Но я совсем не расстроилась, довольная своей маленькой победой.
========== 14. ==========
До Рождества время тянулось долго, дни казались серыми и мрачными. Их разбавляли только нечастые визиты Ханса и его крепкие объятия, когда мы спали вместе. В первую ночь он, конечно, попытался отшутиться и уйти на диван, но я не позволила, напомнив ему, что он обещал мне в прошлый раз.
Я ждала этих ночей, желая поскорее оказаться в его теплых руках. Может быть, это казалось ему странным. Я старалась об этом не думать. Может быть, он обо всем догадался и просто щадил меня, не желая ранить отказом. И эти мысли я гнала прочь. Я не знала, как объяснить происходящее и то, что он потакал моим капризам, но я не хотела ничего менять. Ханс был мне дорог, и я старалась быть рядом с ним всегда, когда это представлялось возможным. К тому же, он не возражал. И мне этого было достаточно.
В этом году на Рождество нас тоже отпустили по домам. Ханс еще за неделю до праздника сказал мне, что был бы не против повторить наши прошлогодние посиделки, и я с радостью согласилась, потому что сама хотела того же.
Я ждала его, стоя у окна — совсем как в прошлом году — и наблюдая за отъезжающими машинами. В голову лезли мысли о том, как много всего изменилось за прошедшее время. Как изменилась я сама, и как изменилось все вокруг меня. Я смогла признаться — хотя бы самой себе, — что влюблена в Ханса, что он многое для меня значит. Это признание не далось мне нелегко, но оно повлияло на мою жизнь. Теперь все воспринималось иначе: все его слова, все его прикосновения — все то, что он делал, теперь рассматривалось мною через совсем другую призму. Через призму влюбленности и привязанности.
Он подошел неслышно, как тогда, и на меня накатило сильное ощущение дежа вю. Будто бы все это уже было, уже случалось в моей странной жизни. Но вместе с тем — все ощущалось иначе, по-новому.
— Ты готова? — спросил он. Я кивнула. Конечно, я была готова уже утром, потому что знала о том, что он меня заберет. — Поехали, машина уже ждет.
Я надела куртку, и мы спустились вниз. Он открыл мне дверцу машины — все еще ухаживал за мной, как истинный джентльмен, — и захлопнул ее за мной, как только я устроилась на сиденье. Сам он сел вперед, и машина тут же тронулась с места.
Я ехала в предвкушении этих нескольких дней с ним. Хотела снова почувствовать эту сказку, которую помнила с прошлого Рождества. Мне не нужны были его подарки, не нужно было этого — только он и его тепло, ощущение крепкого плеча рядом и та безопасность, которую я чувствовала рядом с ним. Я знала, что мне нельзя его любить. Он старше, он опытнее, он совсем другой, не то, что я. Но я любила и ничего не могла поделать с этим чувством, с каждым днем растущим и крепнущим внутри все больше и больше. Оно согревало меня изнутри и дарило уверенность в завтрашнем дне. Вело меня через все препятствия, встречающиеся на пути — да, они были несерьезными, только тренировки и бесконечная усталость от них, но все равно казались значительными. Особенно для шестнадцати лет, когда все казалось большим, чем было на самом деле.