Я испытывала сложные чувства по этому поводу. С одной стороны, мне казалось диким то, как жестоко они поступили с немецким послом во Франции. С другой — я прекрасно понимала, что виновных нужно наказать и дать им понять, что расплата придет. Изнутри меня разрывало от ощущения надвигающейся катастрофы, но я постаралась отогнать эти мысли подальше и не думать о происходящем.
Но вечером того же дня к Хансу пришел не знакомый мне человек. У него была хитрая ухмылка и темный взгляд, и меня, когда я его увидела, обдало холодом, а волна страха прокатилась по спине мурашками. Этот человек мне не понравился. Но Ханс с улыбкой пожал ему руку, и они прошли в кабинет, попросив меня пока посидеть с Урсулой. Я, конечно, повиновалась, но внутри у меня все дрожало от волнения. О чем они там говорят? Что происходит?
Этот человек не показался мне хорошим, и я боялась — за Ханса, переживая, что его могут втянуть в темную историю. Я понимала, что он взрослый человек с головой на плечах, но все равно не могла перестать беспокоиться за него. Потому что любила.
Через несколько минут меня попросили зайти в кабинет. Ханс нервно качал ногой, сидя в кресле, а незнакомец с интересом разглядывал меня. Я не решилась подходить ближе, замерев почти у самого входа.
— Говорят, ты была одной из лучших в том лагере, да? — вместо приветствия спросил он. Я непонимающе посмотрела на Ханса, но тот глядел куда-то в сторону, не обращая на наш разговор внимания.
— Была, — осторожно согласилась я.
— Это хорошо, — мужчина усмехнулся. — А не хочешь ли ты нам помочь?
— Помочь с чем?
Я не расслаблялась, справедливо побаиваясь этого незнакомца.
— Завтра вечером мы хотим посетить несколько определенных мест. И нам нужна помощь. Нам нужно как можно больше человек, а то визит получится, — он усмехнулся снова, и я едва смогла себя удержать от того, чтобы не дернуться от отвращения, которое во мне вызывала его усмешка, — не таким впечатляющим. А если с нами будет прогрессивная молодежь вроде тебя, то будет еще лучше.
Он окинул меня взглядом, от которого мне стало еще противнее. Будто меня оценивали. Искали изъяны. Рассматривали, пытаясь найти что-то неясное.
— Генрих, — вдруг подал голос Ханс, — ты уверен, что это так необходимо?
Я смотрела на него с интересом. Он явно знал больше, чем они хотели мне рассказать, и это заставляло меня нервничать еще больше.
— Приказ есть приказ, — Генрих пожал плечами с таким видом, будто у него действительно нет выбора, но я видела, что ему нравится происходящее. — И ты знаешь, что не подчиниться я не могу. К тому же, посмотри, какая она у тебя умница. Даже не волнуется. И взгляд такой пронзительный. Она справится, Ханс.
— Можно узнать, что происходит? — не выдержала я. Мне откровенно не нравилось происходящее, и я старалась, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее. Словно я действительно не волнуюсь.
— Обычная организационная деятельность, — холодно рассмеялся Генрих. — Так что, ты согласишься пойти с нами?
Я бросила быстрый взгляд на Ханса, ища его поддержки. Тот едва заметно кивнул, видимо, одобряя то, куда меня звали. И хотя меня подмывало отказаться, я все же согласилась.
— Вот и умница! — воскликнул Генрих и встал. — Я знал, что ты сделаешь правильный выбор.
Он потрепал меня по волосам и вышел, напоследок бросив Хансу, чтобы тот его не провожал.
Я села на свободное теперь место и посмотрела на Ханса. Он выглядел уставшим, под глазами залегли тени, а цвет лица отчего-то казался серым. Или это свет играл с ним злую шутку.
— Ханс, что происходит? — спросила я, надеясь на откровенный ответ. Но Ханс молчал, постукивая пальцами по столу. — Пожалуйста, скажи. Мне страшно.
Я даже не врала. Мне действительно было страшно. Внутри сердце больно колотилось в ребра, а в голове проносились мысли одна ужаснее другой. Может, меня снова толкают на убийство? Получилось один раз — получится и второй, это ведь не так сложно, во всяком случае, физически. Не зря ведь этот Генрих вспомнил мое прошлое.
— Не бойся, — ответил, наконец, Ханс. — Все будет хорошо. Генрих прав, приказ есть приказ. А я, старый дурак, просто зря волнуюсь за тебя.
Я удивленно посмотрела на Ханса. Мне не нравилась эта недосказанность, я хотела спросить у него что-нибудь еще, чтобы успокоиться самой, но он дал мне поручение, и я была вынуждена отвлечься.
Вечером мы тоже не возвращались к этому вопросу, а ночь я провела совсем одна — Ханс был вынужден уехать куда-то после ужина, оставив меня в квартире.
Я спала плохо. В голову лезли отвратительные мысли, а перед глазами стояла картина с того самого экзамена: поля, серые от едва сошедшего снега, сырая земля, спешащие подальше оттуда птицы. И человек, уставший и измученный, с красным, влажным пятном на груди. Прошло почти полгода с того дня, но я до сих пор помнила все до мельчайших подробностей. Помнила и ненавидела себя за это.
К тому же я переживала за Ханса. Он уехал куда-то совершенно недовольный, даже, наверное, злой, и — учитывая то, насколько неспокойны были последние дни, — я боялась, что он просто не вернется. В стране творилось что-то страшное, готовилось нечто ужасное, о чем не говорили вслух, но оно висело в воздухе, висело над нами темной, мрачной угрозой. И у меня были все причины волноваться и беспокоиться за человека, которого я любила больше собственной жизни.
Той ночью я вдруг подумала, что ради него отдала бы жизнь. Не задумываясь. Встала бы под пули. Защитила бы его любой ценой. Это было странное осознание, от которого стало словно бы даже легче. Я ощущала себя непонятно, в голове шумело, а сердце громко стучало в груди, но, поняв это, я будто успокоилась. И даже смогла поспать пару часов.
День на работе прошел спокойно, но Ханс приехал только ближе к вечеру. Снова с Генрихом. Тот улыбнулся мне своей хитрой улыбкой и, красуясь, поцеловал руку. На коже остался влажный след его губ, и, едва закрылась дверь кабинета Ханса, я побежала в ванную — смывать эту противную метку. Урсула понимающе улыбнулась.
Я не знала, о чем они там говорили, но мы провели в конторе почти весь вечер. Пару раз Ханс выходил убедиться, что я все еще здесь, и говорил, чтобы я дожидалась его. А куда я могла уйти? И разве я хотела уходить? Без него — нет.
Они вышли из кабинета только после девяти вечера. За окном уже горели фонари, освещая сгустившиеся сумерки, но было все равно подозрительно шумно для вечера. Я выглянула в окно и увидела, как вдалеке неясно движется большая толпа людей. Отсюда не было видно их лиц, но они активно жестикулировали и двигались вперед.
— Пойдем, — кивнул Генрих мне. Ханс пожал его руку и замер около дверей.
— Я буду ждать тебя здесь, — сказал он, повернувшись в мою сторону. — Потом поедем домой.
Он подошел ко мне ближе и легко поцеловал в лоб. Это было своего рода благословение и пожелание удачи, но сердце мое затрепетало от этого, словно он по-настоящему меня поцеловал.
Я, озадаченная, кивнула и, надев куртку, вышла вслед за Генрихом. Он тихонько напевал что-то себе под нос, идя впереди, и со мной не разговаривал, что не могло меня не радовать.
Оказалось, мы шли к той самой толпе. Генрих завел меня едва ли не в самую гущу и махнул мне рукой, на прощание сказав, что после того, как все закончится, он будет ждать меня здесь же, чтобы доставить Хансу в целости и сохранности. На этих словах он отвратительно дернул бровями и усмехнулся. Я кивнула и отвернулась, не желая его видеть.
Толпа волновалась и шумела вокруг, словно большое, дикое животное, которое только и ждало момента, чтобы сорваться и совершить головокружительный прыжок. Или и укусить кого-то, смертельно ранив. Многие смеялись, кто-то тут же в голос пел песни, недалеко от меня какие-то парни шутили о всякой ерунде.