– О, это вы можете сделать и здесь. Условия наверняка будут лучше. – Фон Гогенштейн нажал кнопку на плоском распределителе телефона. – Знаете ли вы Гамбург? Мы с удовольствием дадим вам проводника. Впрочем, я допускаю, что ваша невеста, которой мы специально сообщили о вашем прибытии, явится в ближайшие часы.
Хьюз поблагодарил, мысленно кляня немецкую скрупулезность.
– Нет, спасибо… я немного знаю Гамбург… Если вы решили меня где-то разместить, то схожу сейчас в город… Не хотел бы никого затруднять.
– Об этом не может быть и речи. Мы воспринимаем это как службу, мы должны о вас заботиться. – Что-то вроде застывшей усмешки появилось на пергаментном лице.
Разозленный Хьюз встал. Фон Гогенштейн также встал, вытянулся на прощание и проводил его до двери. За ней стоял высокий мужчина, уже без куртки, зато в мундире СД.
«А, вот так», – подумал Хьюз.
Мужчина проводил его через двор к низкому домику, стоявшему посреди миниатюрного сада, с трех сторон окруженного торцевыми стенами высоких домов, вручил ему ключ от двери с номером восемь и ушел.
Воспользовавшись ключом, лейтенант обнаружил небольшую, удобно обставленную комнату с водопроводом в соседней ванной. Едва закрыв дверь, он открыл дверцу шкафа – таким образом он заслонялся от улицы – и разорвал запечатанный коричневый конверт. В нем оказалась большая граммофонная пластинка: с одной стороны – ария Карузо из оперы «Лючия ди Ламмермур», с другой – увертюра к этой же опере.
Хьюз задумался. Немец говорил о грамзаписи. Следовательно, содержание пластинки было менее романтичным, чем утверждала круглая наклейка. Теперь нужно было постараться разыскать граммофон, и как можно быстрее. В первую минуту лейтенант хотел сделать это легальным путем, но, подумав, отказался. Такая спешка со стороны автора проекта могла показаться подозрительной. Поэтому он умылся и быстро переоделся, после чего, упаковав пластинку в папку и движением ладони (которое становилось все более автоматическим) убедившись, что ампула с цианистым калием находится у него в кармане, вышел. Во дворе никого не было.
Когда он шел по широкой лестничной клетке, придерживаясь невидимой стороны, то услышал голос на втором этаже.
– Это надо пройти через двор, в белом домике, дверь восемь, – говорил мужской голос.
– А сейчас он дома?
– Да, с ним пошел штандартенфюрер.
«Невеста», – подумал Хьюз и как можно скорее и незаметнее зашагал по коридору. Перед дверью был пост, который он миновал спокойным, медленным шагом, борясь с неприятной дрожью в руках и ногах.
Он тотчас перебежал улицу и вскочил в отъезжавший трамвай, лишь бы только как можно дальше оказаться от этого места. Выйдя на большой площади, Хьюз прочел ее название – «Герингплац» – и вошел в затененный деревьями ресторан. Только через минуту он вспомнил, что, не имея продовольственных карточек, не может поесть, поэтому заказал чай и разложил карманный план города. Он нашел улицу, на которой размещался склад старой мебели Германа Гуттена, и наметил себе кратчайший путь.
По указанному адресу он пошел пешком. Улицы становились все более тесными, дома более низкими, зато чаще попадались карликовые, некрасивые деревья.
Наконец он остановился перед обшарпанным зданием. Из-под серой штукатурки просвечивала лиловая, а в местах, где и она разрушилась, сыпался песок прусских стен. Он еще раз посмотрел на жестяную, едва читаемую вывеску. Когда открыл дверь, в темной глубине протяжно застонал звонок.
Взгляд долгое время привыкал к мраку, господствующему на старом складе, заваленном рухлядью. Только через минуту Хьюз заметил, что за стойкой стоит маленький горбатый человечек с острыми плечами, между которыми сияла верхушка лысого черепа.
– Господин Гуттен? – спросил лейтенант.
– Да, чем могу служить, милостивый государь? Хотите комплект или же отдельный предмет?
– Я инженер Зейдлиц из Южной Африки и приехал к вам, – ответил Хьюз. – Хотел бы многое вам рассказать.
Горбун очень долго стоял без движения. Затем неожиданно наклонился, достал из-под стойки металлическую табличку с надписью «Закрыто – обеденный перерыв» и повесил ее на двери. Он повернул ключ в замке, после чего раскрыл дверки прилавка. Между пузатым черным комодом и кривым шкафом Хьюз протиснулся в комнату за магазином. Они уселись на продавленный выцветший диван.
– У меня мало времени, – сказал Хьюз. – Все ли вы обо мне знаете?
– Возможно. Что-то не в порядке было во время контроля в порту?
– Пожалуй, нет, зато внутренняя разведка все испортила. Этот Зейдлиц совершил какое-то открытие и переслал проект в Берлин, записанный на грампластинке, как мне кажется. Она у меня с собой. Это должна быть, наверное, важная вещь, потому что этим интересовался Гитлер. Мне предложили высокий пост в Леверкузене. Но есть два затруднения: первое, наиболее важное – Зейдлица, то есть меня ожидает невеста, которая приехала сегодня, а во-вторых, я должен как можно быстрее получить небольшой портативный граммофон. Может, у вас есть нечто такое? Я должен послушать с пластинки рассказы инженера, прежде чем вернусь окончательно договариваться с фон Гогенштейном.