Сначала Таннхойзер долго не мог ничего понять и все спрашивал:
– А я-то здесь при чем? Это ведь ваше дело…
Комиссар говорил, что между путями на товарном вокзале железнодорожный охранник обнаружил труп женщины.
– Quatsch[19]. Еврейка. Вы хотите начать следствие? Не валяйте дурака!
В свою очередь разозлился Хайн и начал кричать:
– Дайте же мне закончить! Это немка. Eine Reichsdeutsche![20]
Таннхойзер ужаснулся:
– Что-что?
По предположению комиссара, немка, труп которой был найден, являлась пассажиркой утреннего поезда из Варшавы и выпала или была выброшена на пути неподалеку от состава, в который грузили евреев.
– Я должен сейчас туда поехать, чтобы начать следствие, но вокзал охраняется вашими людьми…
– Так чего вы хотите?
Комиссар снова заорал в трубку: хотел, чтобы Таннхойзер обеспечил ему доступ на вокзал.
– Сейчас… сейчас! Отлично. Именно туда едет мой заместитель, гауптштурмфюрер Клопотцек. Клопотцек, слушай! – Таннхойзер в нескольких словах пересказал всю историю подчиненному, который стоял у стола.
Через десять минут подъехала полицейская машина, и Клопотцек сел в нее.
– Мы не сразу едем на вокзал? – обратился он к комиссару, который был в гражданской одежде, с небольшой свастикой на лацкане пиджака.
– Нет, нам нужно взять нашего доктора.
Автомобиль остановился у Клиники судебной медицины. Комиссар выскочил и исчез в здании. Вскоре он вернулся с Веленецким.
– Доктор Вайсс выехал. Ну это в принципе все равно. Ширманн, едем на вокзал.
Автомобиль стремительно миновал несколько улиц и остановился. В окно с той стороны, где сидел Веленецкий, заглянул шуцман в каске.
– Gut, gut![21] – махнул полицейскому рукой Клопотцек, вылезая с другой стороны.
Он провел за собой обоих гражданских, отталкивая преграждавших дорогу солдат. Как раз в это время подъезжали четыре грузовика, заполненные евреями. Веленецкий старался на них не смотреть. Опустил глаза. Заметил разбросанные между домами, вдоль пути, по которому проводили евреев, узелки, пустые чемоданы и затоптанные пальто.
– Где этот труп? – обратился Клопотцек к комиссару, который осматривался, привставая на цыпочки.
– Тут где-то мой Bahnschutz[22], я не знаю…
Они начали проталкиваться между солдатами, наблюдавшими за погрузкой евреев. Ближайший путь был пуст. На другом стояли вагоны для скота, в которые загоняли группы людей. Между перронными воротами и длинным складским зданием вертелись вспотевшие унтеры. Наконец нашелся дорожный охранник. Им пришлось пролезть под вагонами, в которые грузили евреев, пройти еще через два пути, и уже у семафора они увидели что-то темное, распластанное на гравии, как больший тюк.
Убитая была женщиной среднего возраста. У нее было чистое лицо, а на затылке зияла большая рана. Кость легко поддалась при нажатии пальцев. Веленецкий быстро осмотрел тело, а комиссар тем временем измерял металлическим метром расстояние от рельсов и выпытывал у охранника и начальника станции, который появился неведомо откуда, подробности о движении поездов. Начальник станции сказал, что бумаги женщины он спрятал у себя в дежурке.
– Нельзя было трогать тело! Вы не знаете таких простых вещей, безобразие! – разозлился комиссар. – Ну ладно. Нужно забрать труп.
– Наверное, лучше будет отвезти тело в клинику? – обратился он к Веленецкому и спросил у Клопотцека: – Сюда можно заехать на машине?
– Хотелось бы этого избежать. Может, занести ее туда… в контору… а?
– Хорошо. Там есть место?
Комиссар махнул рукой.
– Ну, пусть будет по-вашему. Пришлите двух человек с носилками. Остальное вы сделаете у себя, доктор, так? Тогда пойдемте к складам. Я позвоню насчет машины.
Они снова пролезли под вагонами и выбрались на перрон, по которому проводили новую группу евреев. Веленецкому показалось, что все они похожи друг на друга: белые лица, вместо глаз – неподвижные пятна. Первой шла старая женщина в шелковом незавязанном платке, который она поддерживала обеими руками, словно от этого что-то зависело. Голова у нее была высоко поднята, она старалась держаться прямо, что особенно контрастировало с ее крупным, тяжелым телом. Потом он заметил какое-то знакомое лицо. Подсознательно он попытался отвести глаза, но было уже поздно. Он узнал адвоката Гельдблюма, который также его заметил. Ближайший шуцман стоял на расстоянии трех шагов и апатично повторял каждую секунду: