Гомосос есть продукт приспособления к определённым социальным условиям. Возьмём, например, современных гомососов, живущих в Московии. Повысили цены на продукты питания. Будет такой гомосос устраивать демонстрации протеста? Нет, конечно.
Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает ещё худшего, покорён распоряжениям властей.
Как поступит гомосос, если нужно открыто (т. е. в своем коллективе, на собрании) выразить свое отношение к диссидентам? Конечно одобрит действия властей и осудит действия диссидентов.
Гомосос стремится помешать тем, кто нарушает привычные формы поведения, холуйствует перед властями, солидарен с большинством сограждан, одобряемых властями.
Как реагирует гомосос на милитаризацию страны и на рост советской активности в мире, включая интервенционистские тенденции? Он всецело поддерживает своё руководство, ибо он обладает стандартным идеологизированным сознанием, чувством ответственности за страну как за целое, готовностью к жертвам и готовностью других обрекать на жертвы.
В обществе гомососов есть свои критерии оценки качеств и поступков отдельных его членов. Эти критерии во многом не совпадают с аналогичными критериями в обществах другого типа. Они ситуационны. С этой точки зрения гомосос гибок и пластичен до такой степени, что кажется совершенно бесхребетным. Он обладает сравнительно большой амплитудой колебаний социально-психологических состояний и оценок. Но он обладает и способностью восстанавливать некоторое средненормальное состояние. Гомосос, например, может внимательно выслушать вашу речь, разоблачающую язвы советского общества, и полностью согласится с вами. Но не спешите делать вывод, будто вы его распропагандировали и обратили в свою веру. Он вам тут же сам может привести массу примеров в духе вашей речи и даже высказаться более резко о своём обществе. Но он от этого не перестанет быть гомососом. Сущность его останется той же.
Лишь ничтожный процент гомососов клюёт на такую пропаганду. Этот процент априори вычислим, – такие отклонения есть норма во всякой массе людей. Гомосос, например, может дать искреннее согласие сотрудничать с вами. Но не спешите поздравлять себя с успехом. Он тут же и столь же искренне донесёт на вас. Исключения и тут бывают.
Если смотреть на поведение гомососа с точки зрения некой абстрактной морали, он кажется существом совершенно безнравственным. Гомосос не является существом нравственным – это верно. Но неверно, будто он безнравствен. Он есть существо идеологическое в первую очередь. И на этой основе он может быть нравственным или безнравственным, смотря по обстоятельствам. Если он получает возможность или вынуждается творить зло, он это делает хуже отпетого злодея.
Зараза гомосоства стремительно расползается по всему миру. Это самая глубокая болезнь человечества, ибо она проникает в самые основы человеческого существа. Если человек ощутил в себе гомососа и вкусил яд гомосоства, вылечить его от этой болезни ёще труднее, чем вернуть к здоровой жизни закоронелого алкоголика или наркомана.
Душа гомососа лежит в его приобщенности к коллективной жизни. Даже идеологическая обработка, вызывающая у нас протест, отсюда выглядит иначе, а именно – как средство вовлечения индивида в коллективную жизнь. Идеология унифицирует индивидуальное сознание и соединяет миллионы маленьких «я» в одно огромное «мы».
«…вечная проблема номер один «Быть или не быть?» для русского человека предстаёт в форме: пить или не пить? И двух мнений тут не может быть: конечно пить! И ещё как пить! Потом повторить. Потом добавить ещё. И затем начать по-новому. Эта проблема номер один в русском языке может быть также сформулирована также в иной форме: бить или не бить? И опять-таки двух мнений не может быть: бить, непременно бить! И главным образом – в морду. Западу, само собой разумеется, этого не понять, ибо русские проблемы на западные языки перевести невозможно. Исчезает романтическая окраска и психологическая глубина».
«Убеждения суть свойство западного, а не советского человека. У последнего вместо убеждений есть стереотип поведения, не предполагающий никаких убеждений и потому совместимый с любыми убеждениями. Из смешения убеждений и стереотипа поведения без убеждений происходят многие недоразумения в оценке поведения советских людей западными людьми».
«Советские люди приучены обо всем писать отчёты. Это – необходимый элемент коммунистической организации труда. Отчёты месячные, квартальные, годовые, пятилетние… Один старый большевик, состоявший на партийном учёте в наше учреждении, написал отчёт о всей своей жизни после революции. Три тысячи страниц, исписанные микроскопическими буквами. Он припёр свой эпохальный отчёт в двух драных авоськах в партийное бюро, потребовал изучить его и извлечь уроки. Секретарь партбюро поручил эту благородную миссию мне. Я за полчаса написал свой отчёт об отчёте старого большевика, даже не заглянув в него. За годы советской власти, писал я в своем отчёте, автор потребил хлеба и каши столько-то тонн, выпил столько-то бочек водки, написал столько-то тайных доносов и произнёс открытых, столько-то лет просидел на собраниях, столько-то лет просидел в очередях…» (Александр Зиновьев. Гомо Советикус. – Мюнхен, 1981. – С. 5, 7, 9, 10, 24, 25, 44, 51, 52, 68, 162, 163-165).
«Попалили денек-другой из ружей / и думаем – / старому нос утрем. / Это что! / пиджак сменить снаружи / мало, товарищи! / Выворачивайтесь нутром» (В. Маяковський).
«Людей живых ловить… голов людских обрабатывать дубы… мозги шлифовать рашпилем языка», – конкретизував світоч російського футуризму ідею формування нової людини.
Засновник Центрального інституту праці (1921 рік), пролеткультівець Олексій Гастєв навіть винайшов спеціальний термін «соціальна інженерія», а Н. Асєєв продовжував: «Я хочу тебя увидеть, Гастев, / длинным, свежим, звонким и стальным, / чтобы мне – при всех стихов богатстве – / не хотелось верить остальным».
«Задля нашої юної, ніжної та бистрокрилої республіки у нас, большевиків, не існує неможливого!» – гасло, яке надовго супроводжувало совєтську добу.
Лев Троцький з цього приводу гукав: «Ми можемо прокласти крізь всю Сахару залізницю, збудувати Ейфелеву вежу й розмовляти з Нью-Йорком без дроту. А людину покращити не зможемо? Ні, зможемо! Видати нове, «покращене видання» людини – це й є подальше завдання комунізму».
Про «покращене видання» людини (як казав Сталін на похоронах Леніна, «ми, більшовики, – люди, скроєні з іншого матеріалу») о. Сергій Булгаков зізнавався (стаття «На пиру богов»), що «товариші» іноді здаються йому істотами, геть позбавленими духу, які мають лише найменші душевні здібності, особливим різновидом дарвінівських мавп – homo socialisticus. «Идеологи коммунизма не заметили радикального противоречия, лежавшего в основании всех их стремлений. Они хотели освобождения личности, они объявили восстание против всех верований, всех норм, всех отвлеченных идей во имя этой эмансипации. Во имя освобождения личности они низвергали религию, философию, искусство, мораль, отрицали дух и духовную жизнь. Но этим они подавляли личность, лишали ее качественного содержания, опустошали ее внутреннюю жизнь, отрицали право личности на творчество и на духовное обогащение. Принцип утилитаризма в высшей степени неблагоприятен для принципа личности, он подчиняет личность пользе, которая тиранически господствует над личностью».