«- Когда наступит коммунизм?/ – Об этом будет сообщено в закрытом письме ЦК» (совєтський політичний анекдот)
Для історичного досвіду України характерна постійна розмитість і плинність ідентичностей. Її дуже добре передав навесні 1994 року анонімний київський таксист, слова якого наведено в одній із рецензованих Миколою Рябчуком книг: «Я хочу, щоб усе було, як колись. Я хочу самостійності і хочу Радянського Союзу, але без комуністів. У будь-якому випадку, я голосуватиму за Хмару, бо він настоящий мужик».
Ця амбівалентність є результатом не лише комуністичної спадщини: учасники українських селянських повстань «на зорі» совєтської влади висували гасла: «Ми за владу рад, але проти жидів і кацапів», «Хай живе радянська влада! Геть більшовиків і євреїв», «За самостійну вільну Радянську Україну», «За самостійну Радянську владу».
З іншого боку, навіть така розхристаність світоглядних позицій є незрівнянно кращим, аніж тоталітарне «однодумство», яке, як не дивно, зростає разом зі становленням масового суспільства («масовизацією» суспільства).
Саме після смерті Сталіна в СРСР відбувається становлення (хоч і в досить обмежених масштабах) суспільства масового споживання, що було обумовлено серед іншого характерним для «холодної війни» змаганням совєтського керівництва із країнами капіталізму, в тому числі щодо матеріального рівня життя. Адже низький рівень особистого споживання в СРСР перетворився на один із основних аргументів проти «соціалізму» в його совєтському варіанті. Від часів Хрущова зростання добробуту населення було вперше проголошене за основну мету соціалізму. Теоретики-економісти почали розробляти тезу про «неухильне зростання особистих і суспільних невиробничих матеріальних та культурних потреб членів соціалістичного суспільства» і навіть піднесли цю тезу до статусу наукового «закону».
Легітимними в публічному совєтському просторі стали не тільки тези про постійне самообмеження, самопожертву, самозречення заради ідеалів та високої мети (наприклад, тієї ж перемоги у війні), але і дискурси «тихого» особистого (сімейного) щастя, достатку, облаштованого побуту. (Строго кажучи, як показують вагомі дослідження, прославляння достатку, «культурного побуту» та «правильного» соціалістичного споживання з’явилися ще до періоду «відлиги» і були ще частиною революційних ідеалів, однак у період сталінізму вони радше перебували у сфері мрій та «соцреалістичних» описів, і лише за керівництва Хрущова було вперше здійснено спробу масового впровадження цих ідеалів в життя). Далі, домінантний за Хрущова колективістський етос із його намаганням реанімувати ідеали «ленінізму» та Революції, в період «застою» були витіснені все більшою індивідуалізацією в повсякденному житті, зростанням неформальних практик у споживанні, цинізму та «двоемыслия».
Знаково, що процес становлення масового суспільства та спроби створити новий антропологічний тип homo soveticus (а відтак і спільноту homo soveticus'ів – «совєтський народ») хронологічно збіглися.
«А. Левада так определял основные черты советского человека: принудительная самоизоляция, государственный патернализм, эгалитаристская иерархия, имперский синдром. Такой набор характеристик свидетельствует «скорее об определенной принадлежности человека системе ограничений, чем о его действиях и интересах. Отличительные его черты ‹…› – принадлежность социальной системе, режиму, его способность принять систему, но не его активность». Советский человек – «это массовидный человек (“как все”), деиндивидуализированный, противопоставленный всему элитарному и своеобразному, “прозрачный” (т.е. доступный для контроля сверху), примитивный по запросам (уровень выживания), неизменяемый, легко управляемый (на деле, подчиняющийся примитивному механизму управления).
«Правильный» советский человек не мог представить себе ничего, что находилось бы вне государства. Для него негосударственные медицина, образование, наука, литература, экономика, производство – или просто невозможные вещи, или, как это стало уже в постсоветские времена, нелегитимные, дефектные институции.
Он целиком принадлежит государству, это государственно зависимый человек, привычно ориентированный на те формы вознаграждения и социального контроля, которые исходят только от государства, причем государства не в европейском смысле (как отдельного от общества института), а стремящегося охватывать все стороны существования человека, играть в отношении него патерналистскую, попечительскую и воспитательную роль» (за матеріалами Московської школи політичних досліджень та Левада-Центру «Постсоветский человек и гражданское общество»).
Можна натрапити й на таку сучасну характеристику «совєтської людини» (подаю мовою оригіналу): «Это – как признаки беременности, только… Советский человек твёрдо уверен, что о его личном благополучии должно заботиться государство. Это именно его, государства, святая обязанность. Предоставить высокооплачиваемую работу, бесплатно обучить, бесплатно вылечить, дать бесплатное жильё. А иначе, зачем оно ещё нужно?
Работать советский человек не особенно любит. Он всегда считает, что ему платят несправедливо мало.
Любимая поговорка советского человека: «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем».
Образцовый советский человек должен обязательно курить табак и пить горькую. Если советский человек этого не делает – это выглядит крайне подозрительным. У окружающих складывается впечатление, что это не настоящий советский человек, а какая-то профанация. Может быть, даже, диверсант.
Советский человек, мягко говоря, нечист на руку. Он всё тянет в дом. При этом он вовсе не считает, что совершает что-то нехорошее. Уверен, что всё вокруг – народное, а значит – его. Если советский человек вышел с фабрики и ничего с собой оттуда не прихватил – день пропал даром.
Советский человек в Бога не верит, постов не блюдёт, о заповедях ничего не слышал. Но в церковь после 1991 года ходит. Так, на всякий случай. А вдруг Он всё-таки есть? Хотя раем на земле справедливо считает СССР. Единственная икона в доме советского человека – портрет Сталина.
Советский человек считает принцип справедливости – главным. У меня избушка ледяная, а у соседа – лубяная. Несправедливо. Чем он лучше меня? Посему: отобрать и поделить. Соседу – ледяную, мне – лубяную. А лучше – обе мне. И, желательно, эту операцию по восстановлению справедливости проводить почаще, хотя бы раз в неделю. Чтобы не накапливалось лишнее имущество. А чтобы впредь неповадно было – раскулачивать и ссылать в Сибирь.
Советский человек политикой не интересуется: «Не нашего это ума дело. Начальству виднее. За нас всё давно решили. От меня ничего не зависит». Но на выборы бежит рано поутру и бросает в урну бюллетень с фамилией одного единственного кандидата. Считает, что только так и должно быть, и что это единственно правильная демократия. А всё прочее – от Госдепа. А будешь совать нос, куда не положено – ещё и посадят. Так что, наша хата с краю.
Профсоюзы – нужны, считает советский человек. Не будет их, кто станет давать путёвки? А в остальном они, профсоюзы эти, должны сидеть, молчать и поддакивать начальству. Как начальник сказал – так и правильно.
Советский человек любит халяву, поэтому всегда покупает лотерейные и прочие халявные билеты. Смело бросается участвовать во всяких сомнительных предприятиях, сулящих невероятные выигрыши. Верит в финансовые пирамиды и подмётные письма счастья.
Советский человек знает, что законы – законами, а жизнь – жизнью. Не всегда законы и правила надо соблюдать, а иногда – когда они противоречат здравому смыслу – даже необходимо нарушать, во имя справедливости. Или удобства. Не обходить же вокруг, когда можно перебежать через дорогу?
Дал взятку – прошел без очереди. Или ГАИшнику: «Слышь, командир, может, договоримся?»
Советского человека легко отличить в любой очереди по его склонности вплотную прижиматься к впереди стоящему. Это значит, чтобы никакой нахал (другой советский человек) не смог вклиниться между. Советский человек знает по своему опыту, что в любом советском магазине его непременно обвесят и обсчитают, но перепроверить названную ему сумму ленится, а воспользоваться контрольными весами стесняется. В конфликтах, если стоит в очереди, всегда принимает сторону продавца, кассира, администратора. Кричит любому покупателю, «качающему права»: «Не мешай торговать, отойди!» Хотя работников торговли не любит. Называет их торгашами и спекулянтами. Он уверен, что эта профессия – типично воровская, а деньги, ею заработанные – краденые.