Да, они враги — и что? Кому мешает их общение? Кому было бы лучше, если бы, встретив бесовку, Николай сходу перекрестил её или окропил святой водой? Столкнул бы чёртову девочку обратно в инферно — и сидел бы потом один, пялился в потухший экран да предавался грешным мыслям. А так — всё ж какой-никакой душевный собеседник. И душевный собутыльник, если тоска накатит. Правда, такое случалось не часто; чертовка пила лишь то, что горит, а спирт Николаю удавалось достать не всегда.
Но главным, конечно, были разговоры. Здесь Тонька проигрывала чертовке вчисту́ю, нечего было и сравнивать. Николай заслушивался рассказами Бестии, хотя никакими ужасами там и не пахло. Лишь скучная обыденность инфернального обывателя. Чертовка питалась пыльцой мерзости с мелких людских грешков и вполне довольствовалась таким положением. Типичное дитя долгого мира, она привыкла к спокойной жизни. И таких, как она, в инфернальном союзе было большинство.
Последнюю войну там вспоминали с ужасом и повторения никто не желал. Этот ужас сдерживал тёмные силы надёжней любых договоров. Хотя договор, конечно, тоже был заключён — высокие и низкие стороны обязались не влиять на сложившееся распределение праведников и грешников. Разумеется, это было Гауссовское распределение, иного и быть не могло. Белого Князя интересовали праведники, Чёрного — грешники; чертовка, как и большинство мелких бесов, столовалась на пике гауссианы.
Больше всего эти обыватели боялись, что в один ужасный день Чёрный Князь похерит навязанные ему соглашения и начнёт активно культивировать пороки, увеличивая процент грешников в проблемных районах. И тогда хтонь из инферно может прорваться на поверхность, переклинивая мозги миллионам. Если такое случится, войны уже не избежать. А это не только беспощадная жатва на полях сражений, но и последующее процентное перераспределение грешности и праведности — естественно, не в пользу проигравшего. Простым бесам война ни к чему, у них и так есть всё, что нужно — мелкие грешки простых людей, причём, в неограниченном количестве. Их общее убеждение — хорошо ведь живём, спокойно, сытно; так зачем опять начинать.
Другое дело — Князь, двор, армия. Им всегда всего мало. Бесовские фермеры, собирающие пыльцу мерзости с мелких людских грешков, вносят в казну законную десятину. Бесовские пролетарии на адских фабриках перерабатывают её в чистую хтонь, которая затем поступает на военные склады. Она постоянно расходуется в локальных конфликтах, так всегда было и так всегда будет. Но даже в едином плановом хозяйстве порой случается перепроизводство и затаривание, когда склады ломятся от хтони. Тогда у тёмной знати начинают чесаться лапы, начинаются разговоры о реванше и чёрном переделе.
Николая, естественно, живо интересовало, что сейчас творится на адских складах, каков прогноз на ближайшие годы. Но Бестия, похоже, и сама толком ничего не знала.
— Не суетись раньше времени, — посоветовала она, — если случится прорыв, ты это почувствуешь. Все это почувствуют.
6
Николай почувствовал это уже через несколько дней. Вечером он, как обычно, решил пробежаться по соцсетям, посмотреть новости. Но дальше фейсбука пройти не смог, жести хватило с лихвой. Он жестом подозвал к себе чертовку.
— Беська, это уже оно?
— Где?
— Вот, подпись под фотографией: «Оторвало лапки личинке колорада». Я понимаю, это больной человек написал, на всю голову убитый. Но ведь эту жуть копипастят тысячи, а лайкают десятки тысяч! Что случилось с людьми?
Бестия забралась на подлокотник кресла и всмотрелась в экран.
— Да, ты прав. Это прорыв хтони, и довольно мощный. А хуже всего, что этим дело не ограничится. Скоро весь мир начнёт лихорадить.
— А ты можешь сказать, где будет следующий выброс? — спросил Николай.
— Догадайся с трёх раз, — ответила чертовка, — где тоньше всего, там и будет рваться. Так всегда бывает.
Она потянулась к клавиатуре и закрыла окно с фотографией.
— Кстати, а почему ты назвал эту копипасту жутью? Всё ведь давно к этому шло, столько звоночков было — только слепой бы не заметил.
— От этого она не перестаёт быть жутью, — ответил Николай.
— Вот сразу видно, что ты не философ, — вздохнула Бестия. — А когда я заходила на огонёк к геру Хайдеггеру, мы с ним все эти феномены по полочкам разложили. Страх — то, что чувствуют перед уже известным, жуть — перед неизвестным, ужас — перед внезапным неизвестным.
— Постой, постой! — перебил её Николай. — Какой, на хер, гер? Ты же говорила, что ещё девочка. Или это в другом смысле?
— Фу! — сморщилась чертовка. — У вас, людей, только одно на уме! Даже ваше высокое искусство — всего лишь сакрализации места, «где исход находит метаболический процесс». А у нас внизу отношения чистые и высокие, никакой метаболической грязи. Не веришь? Могу междуножие показать.