Тут всё неясно. "Дальше Вентспилса" или Риги "не ушел" Афанасьев? В "показательный процесс" плохо верится. Прибалтийский Особый военный округ с 22 июня 41-го значится в истории как Северо-Западный фронт. Сталин выступил по радио 3 июля. Если в этот день в Риге судили Афанасьева, то судили его немцы. Наши оставили Ригу 1 июля. Ясно другое: биограф Трибуца уводит "след" подальше от любимого нашего Трибуца. А вот профессор истории каперанг Мрыкин пишет в редакцию (без указания на источник): именно командование флота отдало Афанасьева под трибунал и сделало это в августе 41-го. В августе Афанасьев мог быть судим в Таллине либо в Кронштадте (Ленинграде). Если Афанасьева приговорил флотский трибунал, на приговоре должна быть утверждающая подпись Трибуца: тогда хвала, которую воздает в своих мемуарах Трибуц казнённому командиру, не очень прилична.
Капитан-лейтенант Афанасьев был старшим по группе кораблей, которые стояли в Либаве в ремонте и "были взорваны экипажами": эсминец "Ленин" (командир кап.-лейт. Афанасьев), подводные лодки "С-1", "М-71", "М-80", "Ронис" и "Спидола" (перечисление кораблей: "Боевая летопись ВМФ...", с. 96). Профессор каперанг Мрыкин приводит цитату из диссертации Грищенко, которая была защищена в 49-м году в Военно-морской академии имени Ворошилова: "Следовало бы объединить эти корабли в караван, придав им в обеспечение эсминец "Ленин", пять торпедных катеров, 12 катеров МО (малые охотники) морской погранохраны НКВД и два тральщика, случайно оказавшиеся в порту Либава. Подводные лодки вместе также представляли артиллерийскую силу. Учитывая небольшой переход до Виндавы, можно было рассчитывать на успех..."
Благодарю за сведения из документа, который был секретным, а теперь, видимо, "для служебного пользования". Неясно, что разумеет Грищенко под словом "караван". Морские словари дают несколько значений этого термина: группа несамоходных судов, следующих одно за другим на буксире; группа судов, идущих совместно в один и тот же порт назначения, и т. д. Идти из Либавы своим ходом эти суда не могли. Грищенко это знал. Грищенко до 18 часов 22 июня 1941 года находился в Либаве. Вряд ли эсминец "Ленин" был способен обеспечивать караван. Готовность главных машин эсминца была 80 процентов... Невозможно разбирать цитату, не зная окружающего текста. Трудно говорить про обстановку, в какой работал адъюнкт капитан первого ранга Грищенко.
Над ним был научный руководитель, различное начальство, ученый совет, а на дворе стоял 49-й год. Кузнецов был снят с должности главнокомандующего ВМФ, его заместитель Галлер уже был осужден и умирал в тюрьме.
Что хотел сказать Грищенко?
Загадочны действия Трибуца и его штаба в первые часы войны. Н. Г. Кузнецов в книге "Накануне" (М., Воениздат, 1969) пишет, что указание флотам о переходе на готовность номер один было дано около 23 часов 21 июня. Затем Кузнецов, нарком ВМФ, звонит командующим флотами, первый звонок — Трибуцу: "Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю еще раз — боевую".
Трибуц спрашивает: "Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли и базы?"
Кузнецов отвечает: "Можно и нужно!" "Мой телефонный разговор с Трибуцем закончился в 23 часа 35 минут" (см. сс. 356, 357. 359).
Что происходило в Либаве, нам рассказывает Грищенко в книге "Соль службы". В час ночи 22 июня офицеры были вызваны посыльными на корабли и в части. Личный состав перешел из казарм на лодки. Готовности номер один объявлено не было. В четыре утра Грищенко "решил не терять зря времени, провести учение по живучести и непотопляемости корабля". Моряки понимают, что если б была объявлена боевая готовность, то ни о каких "учениях по живучести" и речи б не могло быть.
"В самый разгар наших учений мне подали радиограмму с адресом "По флоту". Я быстро прочел: "...последнее время многие командиры занимаются тем, что строят догадки о возможности войны с Германией и даже пытаются назвать дату ее начала... Вместо того, чтобы... Приказываю прекратить подобные разговоры и каждый день, каждый час использовать для усиления боевой и политической подготовки... Комфлот Трибуц".
Хорошая радиограмма в пятом часу утра 22 июня.
Почти тотчас, пишет Грищенко, над гаванью и над подводными лодками появились бомбардировщики с крестами и свастиками. "Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание "огонь не открывать", не решается осмелиться и нарушить его... (...) Самолеты в третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне — не то взрывы бомб, не то стрельба орудий" (см.: "Соль службы", сс. 53-54).
Заглянем в "Боевую летопись ВМФ..." (с. 95): "Около 4 ч. немецко-фашистские войска при поддержке танков, авиации и артиллерии перешли в наступление на приморском направлении. Самолеты противника, не встретив противодействия, нанесли бомбовый удар по Лиепае..." Исторический сборник "Краснознаменный Балтийский флот..." (М., "Наука", 1973, сс. 23-24) говорит об этом подробнее: около 4 часов утра краснофлотец Колотенков, разведчик 841-й зенитной батареи, которая находилась в боевом дежурстве (это уточнение подчеркивает, что и в береговых частях флота готовность номер один не была объявлена), определил, что неизвестные самолеты идут курсом с моря на военно-морскую базу. Колотенков объявил по батарее боевую тревогу и доложил по телефону о самолетах на КП. С КП дивизиона последовала команда: "Огня не открывать".
12 бомбардировщиков "Ю-88" нанесли удар по Батскому аэродрому, где базировался 148 истребительный авиационный полк.
Командир 503-й зенитной батареи, которая прикрывала аэродром, старший лейтенант В. Рябухин приказал (видимо, на свой страх и риск) открыть огонь. Однако самолеты уже отбомбились и без потерь развернулись на обратный курс. Вот эти разрывы бомб и стрельбу орудий и слышал Грищенко, находясь на мостике лодки "Л-3" в гавани и читая удивительный приказ Трибуца прекратить разговоры о войне с Германией и заняться политической подготовкой.
Далее в историческом очерке говорится, что немцы уничтожили восемь истребителей, а днем 22 июня 148-й полк приказом штаба Северо-Западного фронта был переведен в Ригу. "Таким образом, уже в первый день войны база осталась без прикрытия истребительной авиацией" (Там же, с. 24).
Так Трибуц впрямую не выполнил боевой приказ наркома ВМФ. А нарком не знал, что его приказ не выполнен.
С чего вдруг Трибуц стал так "независим"?
Кузнецов в книге "Накануне" сообщает интересный "поворот в сюжете" ночи на 22 июня.
Сталин, пишет Кузнецов (см. сс. 355-357, 365), не позднее 14 часов 21 июня "признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным". До вечера Сталин занимался военными вопросами. Вечером он распорядился запретить партийным работникам воскресный отдых и выезд за город: "Возможно нападение немцев". В 23 часа Генштаб привел в готовность пограничные округа.
А ночью ни один телефон Сталина не отвечал. Дежурный в Кремле, когда Кузнецов хочет доложить Сталину, что началась война, что бомбят Севастополь, соединяет Кузнецова с Маленковым. В ту ночь Маленков — первый человек в государстве.
"Вы понимаете, что вы докладываете?" — раздраженно и недовольно отвечает Маленков и, не желая ничего слушать, вешает трубку.
Трибуц не выполнил приказ Кузнецова. Может быть, Трибуц имел другие "ходы наверх"?
Если принять это за рабочую гипотезу, такая гипотеза объяснит наконец, почему Трибуцу "сошли с рук" и Либава, и Таллин, и Таллинский переход, и 43-й год. Другие командующие флотами и фронтами смещались за гораздо меньшие просчеты и потери.