Конечно, я захотел прочесть. Первый вариант был в два раза больше, восемьсот страниц, и гораздо интересней: еще не приглаженный, не причесанный. Рубинский сказал, что Зеленцов показывал этот вариант многим. Видимо, слухи о рукописи и напугали кое-кого. А ничего страшного там нет.
Ну, полстранички про штурмана по фамилии Редкоусов. На плавбазе, ночью, Редкоусов, в невменяемо пьяном виде, с пистолетом в руке, ломится в запертую дверь, угрожая медсестре Гале, что застрелит ее, если она сию минуту не откроет. Он даже не соображает, что Галя спит палубой выше, а здесь вещевая кладовка. Затем Редкоусов ночует в трюме, но при этом утрачивает всё свое обмундирование. Утром, после подъема флага, ничего не понимая, вылезает голый на палубу. И так далее. Стоило ли из-за такой ерунды волноваться.
...Время, когда никто из них в точности не знал про себя, герой он или зек. В 37-м на подходе к порту старпом Матиясевич получил радиограмму: сдать дела и выехать в Москву. Трудно сейчас представить, с какими чувствами лежал он без сна на вагонной полке: столько народу из командного плавсостава получили такую радиограмму, и исчезли. Приезжает, ему машину к поезду, номер в "Метрополе", китель с иголочки, к парикмахеру — и в Кремль. Орден на грудь. В числе большой группы моряков, за первую проводку эсминцев Северным морским путем. А в 33-м Матиясевич доставлял в Певек технику и заключенных. То были первые заключенные на Колыме. Осенью 42-го у острова Уте на минной банке, которую выставил Грищенко, подорвался и затонул немецкий транспорт "Гиндебург", восемь тысяч тонн. Грищенко гордился этой победой. "Гиндебург" вез на каторгу в Финляндию две тысячи Cоветских военнопленных. Выловили катера охранения из воды человек двадцать.
Как-то, в самой завуалированной и неопределенной форме, я попытался спросить у Грищенко: как он, вообще, это все переживает, всё-таки, две тысячи наших людей...
Грищенко посмотрел на меня поверх очков:
— Яки ж воны "наши"? Воны уси враги народа. Воны ж у плен сдалысь.
CЕКРЕТЫ БАЛТИЙСКОГО ПОДПЛАВА
Часть первая
В истории мирового терроризма и пиратства на море мне больше всего нравится такой случай.
В июле 1970 года командир Ленинградской военно-морской базы полный адмирал Байков и член Президиума Верховного Совета нашего государства, первый секретарь Ленинградского обкома партии Толстиков, будучи в пьяном виде, захватили Советский военный корабль и, угрожая команде дисциплинарным взысканием, угнали его в Финляндию. Финская сторона, верная традициям дружбы и добрососедства, задержала террористов и возвратила их, вместе с кораблем, Советскому правительству. Перед лицом мировой общественности Кремлю пришлось покряхтеть. Байкова списали на ветошь, а Толстикова законопатили послом в недружественный нам тогда Китай. Народ гениально назвал это назначение: "посол на ...". Люблю наших адмиралов.
Читаю сейчас рукопись воспоминаний легендарного полярного капитана Г. О. Кононовича. Чудесная рукопись, читаю с громадным удовольствием.
Шестьдесят первый год, атомный ледокол "Ленин" идет к острову Врангеля, чтобы впервые высадить экспедицию "СП" на льдину не с самолета, а с борта корабля.
"Перед выходом из Мурманска мы обратились к военным морякам по поводу карт этого района. "Что вы, что вы! Это так секретно!" После нажима Москвы нас всё же допустили в подземелье, где хранились карты. Получили. Ознакомились и спрашиваем: "Что же здесь секретного, если на карте, кроме чистого поля, нет ничего буквально — ни единой глубины, никаких сведений о грунтах, течениях?" — "В этом и заключается секрет! Никто не должен знать, что мы об этом районе ничего не знаем!" Это не анекдот, а факт..."
Трудно порой с адмиралами. Кажется, я внятно и четко объяснил: "Объясняю специально — для дураков. Я не пишу историческое исследование..."
"Выходит, все читатели дураки", пишет в редакцию "Вечернего Петербурга" адмирал Поникаровский.
Нет, товарищ Поникаровский. Не все. Только некоторые.
А люди, которые живут не в адмиральском, а в реальном мире, меня поняли. "...Большое Вам спасибо за правдивую статью. Вы первый вскрыли некоторые "язвы" КБФ, о которых по сей день боятся говорить историки Военно-морского флота. Трибуц, Орёл, Вишневский и другие для них пока "герои войны". В те далекие времена я был юнга-радист морского охотника. Хорошо помню, как мы в районе Гогланда ждали возвращения подводных лодок, которые ушли в вечность благодаря Трибуцу..." (профессор Л. В. Власов), "...огромное спасибо за публикацию, за любовь Вашу к Грищенко. Всколыхните рутину! Наше дело правое, да поможет Вам Бог!.." (Н. Н. Филиппович, которая работала с Грищенко в "Граните"), и ещё многие письма и десятки телефонных звонков в редакцию, в основном от ветеранов Балтики, и все с выражением благодарности...
Пришли в редакцию пять ругательных писем. Заметно, что срежиссированы они одной рукой, даже написаны в одних выражениях. "Грязная ложь", "клевета", "вылил потоки грязи", "состряпал опус", "превзошел все пределы цинизма".
Эге, подумал я. Если отставные адмиралы колотятся в такой истерике, значит, я попал очень близко к яблочку.
Профессор и доктор наук каперанг Мрыкин употребил в мой адрес даже непечатную лексику, правда, из деликатности (всё ж, профессор) заменил непечатное точечками.
Знавал я настоящих адмиралов, умных и интеллигентных. Но я видел столько "ду-ду" в адмиральских погонах, и в каперанговских, что никакая новая брань к этому моему опыту уже ничего не прибавит.
И вот в газете "Труд" (5 января 96-го года) явилась статья адмирала Поникаровского "Ложь от имени покойного".
Умелый заголовок. Мы такие помним. Клеветника - к ответу. Дурную траву с поля вон. Сильнейшим "доказательством" в сей статье являются выражения "безграмотность" и "чушь полнейшая". Единственное, что меня удивило: почему "Труд"? Шахтеры бастуют. Рабочие в Северодвинске в отсеке атомной лодки объявляют голодовку. А "Труд" вдруг делается рупором адмиралитета.
Звоню начальнику корпункта "Труда" тов. Струженцову.
Представляюсь. Это вы готовили материал? Отвечает: "Я". Разделяете мнение Поникаровского? "Полностью!" А что так?
И слышу в ответ изумляющую фразу: "Потому что за ним — сила!"
Ну, что ж. Надёжный подход. Проверенный. Хорошо, говорю. Но вы меня назвали, на всю страну, лжецом. Отчего вы предварительно со мной не поговорили. Журналистская этика, и прочее.
"А чего мне с вами встречаться? Мне и так всё ясно. Я был на педсовете Академии. Мне всё объяснили. За ними — сила!.."
А вам не известны, спросил я, в истории случаи, когда сила идет против правды? Нач. корпункта от ответа уклонился. Значит, публикация в "Труде" планировалась педсоветом Военно-морской академии. Редкий случай.
Чтобы созвать для такого тяжелобойного разговора десятки адмиралов, нужно веление совсем больших адмиралов: не тут ли маячит "сила", которая впечатлила рабочую газету "Труд"?
И всё ради того, чтобы заклеймить чью-то "безграмотность" и "чушь полнейшую"?
Приметьте: писать гневные статьи поручили отставникам. Узнаю любимый флот: если отставные адмиралы опозорятся, действующие адмиралы будут ни при чём.
Сочувствую Поникаровскому. Жил простой адмирал, никому не известный (адмиралов у нас больше, чем матросов). А назначили его президентом фонда трехсотлетия флота: и вошел он, навечно, в историю Петербурга.
Страшная штука история.
Что осталось от Толстикова? Взорвал храм Растрелли.
Вот и эти адмиралы. Их уровень и облик полностью проявились, когда они возжаждали вырубить любимый петербуржцами Александровский сад. Уничтожить красивые старинные памятники: чтобы водрузить "статуй" адмирала Горшкова, с биноклем.
А подоплека этой истории: деньги. Замаячит перед нашими скульпторами лишний мешок "зеленых", они и Летний сад вырубят.
Весь юбилей флота, фонды трехсотлетия — грандиозная кормушка...
Мне не о чем разговаривать с этими адмиралами. Я буду говорить с читателем.
К статуе Горшкова, с биноклем, я еще вернусь.