- Да его хрен поймёшь, что в голове застряло, - о ком шла речь Сечин лишний раз не стал упоминать. - То, как по нотам выполняет... а то, как понесёт - не знаешь, что и думать - полная бестолковщина, а ведь умный гад. Но каким-то странным соображением... Женщин так водит в менопаузу...
- Но лучше такой, чем, если ему на смену новый придёт: разумный патриот страны и ещё с моралью вдобавок, не изуродованной торговыми отношениями, - как-то безразлично промолвил Зефир.
- Избавь господь от такого. Тогда нам точно хана, - у Марика окончательно испортилось настроение.
Но тут друг пришёл на помощь:
- Чего ты себе голову забиваешь всякой дрянью? Ты, что ли, заварил эту кашу? Кто заварил - тот пусть и разгребает. А наше дело по пятницам водкой полакомиться и порадоваться жизни скоротечной, - что мы и делаем. Наливай!
После такой поддержки жизнь действительно стала веселей, и голову уже не донимали печали возможных ошибок.
* * *
- Вот, господин президент, всё, что можно, тут изобразили... не без скандала, склок... Подняли всё на поверхность, - подрагивающим голосом начальник департамента социальной политики Ракушкин Кирилл Мефодьевич пытался выдать предисловие к проделанной его учреждением работе.
Президент стоял посреди кабинета и созерцал картину на стене. Он протянул руку к папке с материалами, но пальцы Кирилла Мефодьевича не разжимались, и ноша отказывалась переходить в другие руки.
- Простите, заклинило. Здесь всё, - бормотал начальник департамента, - и национальная идея, и план, как нам всплыть, чтобы не потонуть... То есть, потонуть, что бы всплыть...
- Кирилл Метрофанович, вы что за вздор несёте? - президент предстал непреступной скалой готовой раздавить неугодного. - Случайно сивухи не храпнули для смелости перед тем, как войти?
- Ни-ни! С сивухой мы давно не друзья. Коньячок, разве что... изредка.
Президент, воспользовавшись отвлечённым разговором, выдернул папку из рук начальника департамента и, открыв на ходу, направился к креслу за столом.
- Я не хотел, она сама... Все силы бросили... Со дна всё подняли... потому, может, ил засосался? Мы живо исправим, если что... - бросал Ракушкин ненужные оправдания.
Президент перед тем, как погрузиться в изучение материала, поднял глаза на начальника департамента, и тот, как загипнотизированный мгновенно умолк.
Роились мысли, пугало ожидание, время тянулось к вечности.
Кирилл Мефодьевич не смел пошевелиться. Его взгляд блуждал по кабинету в поисках спасительного чуда. Стены кабинета были увешаны картинами именитых художников. Это Ракушкин точно знал, только фамилии их не помнил. Они привлекла его внимание своей неотразимой притягательностью. Всмотревшись, он никак не мог понять, как ухо может быть таким большим и прилепленным к пояснице, а ластообразные кривые ноги расти из головы. И глаз... Вспомнилась армейская жизнь и взводный сержант, обещающий всем натянуть глаз на задницу. И вот свершилось. Великий художник сотворил то, что обещал некогда сержант. Интересно, как он выведал о намерении сержанта, проживая за многие сотни и даже тысячи километров?
Ракушкин опустил взгляд и наскочил взором на президента, изучающего труды, выданные подконтрольным ему департаментом. Вид у господина Потрошенко был недобрый, даже можно сказать, не хороший вид, злой.
Кирилл Мефодьевич тут же, с испугу, вернул взгляд к картинам и попал на воина, нанизывающего огромную змею на своё копьё. "Похоже, гидра", - подумалось начальнику департамента, и жалостное чувство к поражённому пресмыкающемуся окатило волной, напомнив себя в нынешнем положении. Он даже почувствовал, как копьё входит в тело... но резкий хлопок вернул его к реальности. Это президент, ознакомившись с документацией, хлопнул папкой об стол.
Взгляды их пересеклись. До сих пор Кирилл Мефодьевич не понимал, как взгляд Медузы Горгоны мог испепелить человека. Но теперь понял.
- И этот вздор вы посмели принести президенту?! Да, есть интересные моменты, но всё остальное!.. - президент кипел, как чайник и всё шло к тому, что у него вот-вот пойдёт пар из ушей. - И это, я понимаю, работа лучших умов департамента? Представляю, что бы наворотили худшие.
- Совершенно с вами согласен. Я точно так же отреагировал, - Кирилл Мефодьевич понял, что молчание в такой момент смерти подобно. - Кое-кто уже за это поплатился, - соврал начальник департамента. - Но после прочёл ещё пять раз, - снова пришлось обмануть президента, - углубился, так сказать, и подумал: почему бы не узнать мнение президента. И вот, как вариант...
Президент несколько остыл.
- ...Дал жене ознакомиться, - ни с того, ни с сего, совершенно не к месту добавил Кирилл Мефодьевич, - ей понравилось, одобрила, - но это уже вообще не понятно было из какой оперы и куда понесло начальника департамента. Он испугался не на шутку, слова выскакивали сами бесконтрольно, как будто бы хотели отомстить за что-то.
У президента округлились глаза:
- Ладно, - тяжело произнёс он, - направлю специалистам для окончательного заключения. Пока идите, решение вам сообщат. Но мой вам совет...
Кирилл Мефодьевич так и не дождался совета, потому как президент его не озвучил. И эта неопределённость преследовала его все последующие дни, а после и недели, переходящие в месяцы.
* * *
Письма на конкурс по благоустройству города продолжали прибывать, словно стаи перелётных птиц возвращающихся после зимовки. Семен Степанович Шалый, видя такой неиссякаемый ресурс употребления бумаги, привлёк к делу своего племянника Виталия - не по годам шустрого юношу, и организовал машину для доставки макулатуры в пункт приёма.
Вырученные деньги договорились делить, как две части к одной. Смышлёный Виталик никак не мог понять, кому должна была достаться одна часть, и что это за часть, как Семён Степанович ему не объяснял и не талдычил одно и то же понятие с разных сторон. В конце концов, он не выдержал и в ярости крикнул: "Черт с тобой! Делим прибыль пятьдесят на пятьдесят - так понятно? Вот бог родственничками наградил". После оброненного уточнения вопросов не возникло.
Родственник настолько быстро освоился с нехитрым делом превращения бумажной макулатуры в живые деньги, что уже через неделю служащие департамента стали жаловаться на молодого человека, нагло врывающегося в комнаты и норовившего сгрести со шкафов производственную литературу, копии разработанных проектов и прочую важную документацию. Ему удалось очистить от бумажной продукции несколько шкафов, прежде чем работники организовали охрану полезной документации от нашествия агрессивного коммерсанта. Виталик обиделся на противников и уже хотел жаловаться дяде, как стал случайным свидетелем разговора двух сотрудниц, в котором прозвучало слово "архив" и фраза о стеллажах с "макулатурой", в которых можно блуждать день и не найти нужных бумаг.
Эта новая для него информация так возбудила юношу, что он не спал ночь, а занимался подсчетом перспективы совокупления изъятой и сданной макулатуры, вырученных денег и затраченного времени.
Наутро Виталик, даже не выпив чая, направился в департамент. Слово "архив" манило золотыми лучами славы и золотым блеском, скрытым пылью годов. Он ругал свою сообразительность за то, что она не подсказала ему место, куда стекается вся бумажная документация огромного учреждения годами, десятилетиями, а если капнуть поглубже, то не исключено, что и столетиями.
Зайдя в департамент, он тут же направился в архив, нахождение которого ему любезно указали служащие. Тишина кабинета, в который он попал, располагала к комфортному перемещению бумаг и капиталов, как ему подсказала наивная молодость, которой вечно мешает заскорузлая древность учености на пути.