Когда-то Шунь пахал на горе Ли [77]. На следующий год земледельцы стали бороться за тощие земли, уступая друг другу жирные; Шунь удил рыбу у самого берега, а на следующий год рыбаки стали бороться за мелководье, уступая друг другу глубины и заливы. В те времена уста не произносили речей, рука не делала указующих жестов. Хранили сокровенное благо в сердце, а изменения текли, словно исполненные духом [78]. Если бы Шунь не обладал волей, то какие бы прелестные речи ни произносил и сколько бы по дворам ни говорил, не изменил бы этим ни одного человека. То дао, которое нельзя выразить [словами] [79], велико и могущественно! Поэтому смогли справиться с саньмяо, привлечь ко двору племя Крылатых, склонить на свою сторону государство Нагих, собрать дань с сушэней [80], не рассылая приказов, не распространяя повелений. Изменяли обычаи, меняли привычки-и все это велением лишь сердца. Законы, установления, наказания, штрафы-разве могли бы достичь этого?
Вот почему мудрец пестует свой корень и не занимается украшением верхушки [81], хранит свой разум и сдерживает ухищрения своего ума. Безмолвный, пребывает в недеянии, но ко всему причастен; невозмутимый, не управляет, а все содержит в порядке. То, что называю "недеянием", означает не опережать хода вещей; то, что называю "ко всему причастен",-это следовать ходу вещей; то, что называю "неуправлением", -не изменять естественности, то, что называю "все содержит в порядке",- соблюдать взаимное соответствие вещей. Тьма вещей имеет нечто, ее породившее, но только [сама вещь] знает, как сохранить свой корень; сотни дел имеют некий общий источник, но только каждое из них знает, как сохранить свой ход. Поэтому конец не имеет конца, предел не имеет предела.
Постигать вещи, не ослепляясь ими [82], откликаться на звуки, не оглушаясь ими,-это значит понять небо.
Вот почему тот, кто обрел дао, слаб волей, но силен делами Сердце его пусто и откликается должному [83]. Те, кого называю "слабыми волей, сильными делами", мягки как пух и тихо покойны, прячутся за робостью, скрываются за неспособностью. Спокойно бездумны, действуют, не упуская момента, вместе с тьмой вещей вращаются, свершая кругооборот. Не запевают первыми-воспринимают и откликаются. Вот почему благородные берут имена подлых, а высокое неизбежно берет за основание низкое [84]. Опираются на малое, чтобы объять большое; помещаются внутри, чтобы управлять наружным, действуют мягко, а на деле-твердо, с помощью слабого оказываются сильными. Подчиняясь потоку превращений, постигают искусство Одного [85] и с помощью немногого управляют многим.
Те, кого называю "сильны делами", встречаясь с неожиданностью, откликаются на момент, устраняют несчастье, побеждают трудности. Нет такой силы, которую бы не одолели, нет такого врага, которого бы не осилили. Откликаются на превращения, угадывают момент,-и никто не способен им повредить. Вот почему, кто стремится к твердости, сохраняет ее мягкостью; кто стремится быть сильным, добивается этого с помощью слабости. Накапливая мягкость, становится твердым; накапливая слабость, становится сильным. Наблюдение за тем, что скапливается, дает знание границ счастья и несчастья. Сильный побеждает неравного себе, а если встречает равного, то силы уравновешиваются. Мягкий же побеждает превосходящего, и силы его неизмеримы
Войско сильное погибает, дерево крепкое ломается, щит прочный раскалывается, зубы тверже языка, а гибнут раньше. Потому что мягкое и слабое-костяк жизни, а твердое и сильное- спутники смерти [86]. Тот, кто запевает, стоит у конца пути, кто идет позади-в начале. Откуда знаем, что это так? Обычный человек, достигнув семидесятилетнего возраста, дни и месяцы сожалеет о прошлых поступках, и так до самой смерти. Цюй Боюй [87] в пятьдесят лет понял, что сорок девять прожиты в заблуждении. Отчего так? Тому, кто впереди, трудно достается знание, а тот, кто позади, легко добивается успеха. Передние взбираются наверх сами, а задние за них цепляются. Передние прокладывают след, а задние в него ступают. Передние проваливаются в яму, а задние могут рассчитать. Передние терпят поражение, а задние могут его избежать
С этой точки зрения передние для задних все равно что мишень для лука и стрелы, они подобны колокольцам и лезвию ножа [88]. Каким образом лезвие ввергает себя в беду, а колокольцы не знают несчастья? Благодаря своему месту позади. Это хорошо известно миру и простому люду, от этого не может уберечься достойный и знающий. Те, кого называю "задние", не есть что-то застывшее и неподвижное. Они дорожат мерой и соответствием времени. Следуя порядку дао, составляют пару с изменениями [89]. Передние управляют задними, задние управляют передними Каким образом? Не теряя того, с помощью чего управляют, люди не могут управлять. Время же не дает вздохнуть, передние уходят слишком далеко, задние – отстают. Солнце идет по кругу, луна свершает свой оборот. Время течет само по себе. Вот почему мудрец не ценит яшмы в один чи [90], а ему дороже вершок тени от солнечных часов. Время трудно схватить, но легко упустить. Юй мчался в погоне за временем [91]. Сваливались башмаки-не подбирал, шапка зацепится-не оборачивался. Он не боролся за место впереди, а боролся за время.
77
78
Выражение "
79
То
80
83
Мудрец очищает свое сердце от всего, что связывает его с вещным миром, и так соединяется в одно с природой. Ее движение и есть то "должное", на что он "откликается".
84
В первом случае имеется в виду вежливая форма речи, при которой говорящий, хотя бы и принадлежащий к благородному сословию, называет себя именем подлого сословия (русское "Ваш раб" и пр.) Во втором случае имеется в виду аналогия с постройкой: ее нижняя часть служит основанием для верхней.
85
Как уже говорилось, искусство в "Хуайнаньцзы" понимается как особый вид знания.
86
Реминисценция из Лаоцзы: "Твердое и крепкое-это то, что погибает, а нежное и слабое-это то, что начинает жить" (Дао дэ цзин, § 76, пер Ян Хиншуна).
89
Т. е. "уподобляются", "в точности совпадают" с изменениями, или "вписываются" в поток становления.