– Скажу – и готов хоть руку дать на отсечение, – что в самой темной (или, наоборот, в самой светлой) глубине своей души вы совершенно не верите тому, что приписываете женщинам.
– Ты мне лучше скажи, прав я или не прав. А верю я этому или не верю – это уже не твоего ума дело.
– При всем моем уважении к вам утверждаю, что вы не правы.
– Ну что ж, попробуй убедить меня в этом! И я тебе только спасибо скажу. Хорошо обо всех думать – что может быть лучше? Но вот так получается, что до сих пор меня жизнь учила лишь плохо думать о той половине человечества, которая носит юбки.
– Зачем же мне убеждать вас, коли здесь и так все ясно? Ведь если стрелка компаса, как его ни поворачивай, все равно будет указывать на Полярную звезду, то и мужчину, что бы с ним ни случалось, всегда будет притягивать женщина. А если он и сядет на мель или натолкнется на риф, то тут виновата не звезда, а сам мужчина, который несется на всех парусах, не разбирая дороги.
– Это ты, сынок, хорошо сказал. Конечно, так оно и есть: если мужчина и наталкивается на какое-нибудь препятствие, если что-то и мешает ему жить, то виновата тут только женщина. А если он потерпит крушение, значит, ему светила плохая звезда. А плохая звезда для мужчины – это плохая женщина.
– Шутки шутками, да вот только разве что слепой не увидит, что Дон-Жуан и его женщины поменялись ролями. И не думайте, будто он хитроумно соблазняет женщин: эту байку он сам и сочинил и пустил в ход. Нет, соблазняются, обманываются сами женщины, принимающие его за героя выдуманной ими же легенды, за настоящего мужчину. А как столкнутся с ним лицом к лицу, так сразу же и поймут, что все это – сплошной обман, никакой он не герой, никакой не мужчина. Я прочитал немало книг о жизни Дон-Жуана, да только вот ни в одной из них не говорится, что у него был хоть один ребенок. Так чем же вы мне объясните, что от этого шарлатана не забеременела ни одна женщина? А ведь он только и делал, что пытался их обрюхатить! Всяких он перевидал, всяких перепробовал – от гордячки принцессы до нищенки рыбачки. От кого другого любая из них давно понесла бы. От всякого, кто не был бы таким, как он.
Хуана-Тигра от таких речей прямо в жар бросило: да где же это слыхано! Он хотел было прервать Коласа, но, поразмыслив, решил слушать дальше: надо же знать, насколько человек может в уме повредиться! И Колас продолжал:
– И дело вовсе не в том, будто уже через пять минут всякая женщина так надоедает Дон-Жуану, что он ее тут же и бросает. Да, он старается поскорее удрать. Но почему? Тут возможны две причины. Во-первых, этот горе-волокита терпел поражение – и не раз. Вот потому-то он подобру-поздорову и смывается, пока обман еще не раскрыт и пока сама женщина, которой этот импотент вот-вот опротивеет, его не бросила. Этот трус просто боится, как бы любовница его не опередила. Немощен он – вот и убегает, сматывает удочки первым, а брошенная женщина терзается, себя винит, думает, что не сумела угодить любовнику. А чтобы никто не узнал об этой ее тайной муке, она будет держать язык за зубами. И даже, глядишь, сама присочинит какую-нибудь небывальщину к легенде о Дон-Жуане, рассказывая о его будто бы необыкновенных способностях и любовных подвигах, которых, конечно, и в помине не было. Но есть и вторая, гораздо более распространенная, причина его дезертирства. На самом-то деле он просто равнодушен к женщинам, не испытывает к ним никакого влечения. Кровь у этого импотента холодная, но зато воображение-то ненасытное. Вот для возбуждения аппетита ему и приходится все время разнообразить пищу, подыскивая что-нибудь новенькое, что-нибудь остренькое, да к тому же еще и в малых дозах. Ведь и с другими физическими потребностями (как, например, с потребностью в пище) происходит то же самое: человеку с хорошим аппетитом вполне хватает одного блюда, но только в изобилии. И это одно-единственное блюдо нормальный человек будет есть столько, сколько ему надо, чтобы насытиться. Так и настоящий мужчина всю жизнь будет любить, не пресыщаясь и не уставая, только одну женщину.
– А вот с этим, – вставил Хуан-Тигр, – я совершенно согласен.
– Но ведь есть и такие, что не могут обойтись без разных лакомств: чуть попробуют того-другого – и уже морщат нос. Отведают самую малость – и все им уже противно. Съедят всего ничего, да и то через силу, преодолевая тошноту. Ясное дело, тут с желудком что-то не в порядке. Вот точно так же и неполноценный мужчина бросается от женщины к женщине, надеясь – и всегда напрасно, – что вот другая-то придется ему наконец по вкусу и потому желание у него не угаснет. Скажут, будто Дон-Жуан – поклонник и неутомимый искатель красоты: стоит ему увидеть лишь подобие, лишь тень красоты, как он уже спешит завладеть тем, что видит. Но поскольку видимая красота, как и все в этом бренном мире, всегда относительна, всегда несовершенна, то Дон-Жуан, мол, поневоле падает духом, впадает в отчаяние. Пустые софизмы, идиотская логика! Ведь красота только тогда по-настоящему чиста, когда она не вызывает желания овладеть ею. Разве не прекрасны сияющее небо, горы, море, пение птиц? Прекрасны. Но можно ли овладеть ими, присвоить их себе? Нет, не мы овладеваем ими – это они владеют нами, пленяют нас Стоит только сказать: «Какое прекрасное яблоко!» – и уже слюнки текут, так и хочется его съесть. Но здесь-то печь идет не о чистой красоте, а всего-навсего о чувственном удовольствии. Потому что, если мы и на самом деле имели бы в виду чистую красоту, то разве стали бы мы есть это яблоко? Нет, конечно, мы бы его и не тронули. Ведь никто же не ест прекрасные цветы! Но вот когда Дон-Жуан говорит: «Какая прекрасная женщина!» – он думает о ней как о румяном яблочке. И не красотой он восхищается, а пытается (но только в воображении!) возбудить свои чувства, уже остывшие или растраченные. Если бы мы любили женщину только потому, что Бог дал ей прекрасное тело или прекрасную душу, то тогда эта любовь была бы чистой, идеальной. И это только Дон-Жуан (равно как его подражатели и поклонники) считает себя вправе убить якобы любимую им женщину, только бы она не досталась другому, только бы она не отвергла его при всем честном народе. Он ведет себя как плохо воспитанный ребенок, который скорее сломает игрушку, чем позволит, чтобы ею играл другой. Таков Дон-Жуан. А вот настоящий мужчина, который умеет любить преданно и нежно, он ничего не просит, ничего не требует от любимой женщины – лишь бы ему было позволено молча обожать и созерцать ее. А если она не захочет его видеть и прикажет ему уйти, то он убьет себя сам, потому что жить без нее не может.