В июне Санта-Анна предложил командующему американской армией Скотту за 1 миллион долларов заключить перемирие, потребовав в качестве аванса 10 тысяч долларов. Скотт — его К. Маркс в одном из писем Ф. Энгельсу называет совершенно заурядным негодяем — выслал 10 тысяч долларов предателю, который обязался во время перемирия снабжать войска противника продовольствием. Скотт использовал перемирие для реорганизации своих сил. 8 сентября он возобновил военные действия и двинул свою армию на штурм Мехико. Американцам потребовалась целая неделя, чтобы преодолеть героическое сопротивление мексиканцев, защищавших свою столицу. Бессмертный подвиг совершили шесть юношей — курсантов военной школы, оборонявших дворец Чапультепек. Расстреляв все патроны, шесть героев предпочли смерть позорному плену: они погибли, бросившись в пропасть…
14 сентября 1847 года американские войска вступили в Мехико, покинутый его защитниками.
Вот как описывает это событие и поведение захватчиков в столице в своих воспоминаниях друг Хуареса, мексиканский поэт и патриот Гильермо Прието: «Эти дьяволы с огненными, почти красного цвета волосами, с опухшими от пьянства лицами, с носами словно раскаленные уголья шли как стадо — бежали, толкали друг друга, как попало несли ружья. За войсками двигались повозки, напоминавшие галеры на колесах, с крытым парусиной верхом, битком набитые припасами и пьяными маркитантками, являвшими собой самое отвратительное зрелище в мире.
Камни и кирпичи дождем сыпались с крыш на оккупантов… Считают, что число безоружных и неорганизованных людей, яростно бросавшихся на борьбу с захватчиками, достигало 15 тысяч.
Янки бродили по городу, точно стаи хищников. Они стреляли куда попало и по первой прихоти.
Едят они очень странно. Варят груши в кофе, намазывают на ломти арбуза масло, смешивают вместе помидоры, зерна маиса и мед, жуют и чавкают, словно животные.
Когда церкви открывались, янки заходили туда, не снимая с головы шляпы, выбирая по преимуществу исповедальни, и дрыхли как сурки…
Эти янки оккупировали Мексику как завоеванную страну, как поселок дикарей, они едят и отправляют естественные надобности прямо на улицах, превращенных ими в конюшни, и подкладывают фугасы под внутренние стены Национального дворца и стены храмов…
Но есть одна вещь, которая приводит меня прямо-таки в бешенство, — телесные наказания. 8 ноября состоялась экзекуция… Улицы, выходящие на площадь Монтерилья-Платерос, были перекрыты войсками численностью около тысячи пятисот человек… В центре площади поставили три железных столба высотой около трех вар[5] с перекладинами, так что получилось три креста. К ним привязали приговоренных к наказанию людей, раздетых до пояса; ноги их касались земли, а руки были привязаны к перекладине, как у распятых. Удары яростно наносил палач геркулесовского сложения.
При первых же ударах раздался душераздирающий вопль Флореса (так звали жертву), затем крики сменились глухими хрипами, и, наконец, спина его превратилась в бесформенную кровавую массу… Двух других мучали так же, как и Флореса. Подобным зверским истязаниям подвергали многих мексиканцев…
Янки, который хотел водрузить флаг в день вступления в город американцев, сняли пулей, но все старания полиции найти того, кто это сделал, были безуспешны».
Несмотря на террор, народ столицы продолжал борьбу с оккупантами. Янки публично вешали патриотов, заставили население уплатить контрибуцию в 3 миллиона песо, но сломить его сопротивление им не удалось.
После захвата американцами столицы предательство Санта-Анны стало столь очевидным, что он был смещен со всех постов и бежал за границу. Правительство возглавил председатель верховного суда консерватор Мануэль Пенья-и-Пенья.
Теперь, стремясь деморализовать патриотов, американцы публично хвастались, что своими победами обязаны предательству Санта-Анны и его сообщников. Газета оккупантов «Норс Америкэн», издававшаяся в столице, цинично писала 26 ноября 1847 года: «Предательство Санта-Анны и членов его правительства войдет в историю как самая гнусная махинация, когда-либо использовавшаяся для того, чтобы продать народ и разорить государство… На некогда блестящем щите Мексики следовало бы написать следующую эпитафию: «Эта страна пала, ибо сыны ее были неверны своей родине и остальному миру».
Нет, не сыны Мексики предали свою родину, а ее пасынки типа Санта-Анны и ему подобных элементов, представлявших эксплуататорские классы, выступавшие со времен войны за независимость на стороне врагов мексиканского народа. Республике эти классы достались в наследство от колонии. Больше всего их влияние сказывалось в церковной и армейской среде. Страх перед собственным народом, страх потерять свои поместья, баснословные доходы и привилегии толкали власть имущих в объятия иностранных держав, перед которыми они раболепствовали и пресмыкались. Этим классам, выросшим под крылышком испанских колонизаторов, были чужды национальная гордость, патриотизм, чувство любви и привязанности к родине.