В 7 часов утра 5 Мая французские войска покинули Амосок и четыре часа спустя заняли исходные позиции перед Гуадалупе и Лорето. Лоренсез выстроил две колонны войск по флангам холма Гуадалупе, в центре же установил десять батарей, которые с двухкилометровой дистанции приступили к артиллерийскому обстрелу мексиканских укреплений. Канонада продолжалась 45 минут, но ни один из снарядов не долетел до цели: слишком велико было расстояние. Лоренсез приказал приблизить батареи к позициям мексиканцев. Попадание от этого не улучшилось, ибо каменистая местность не позволяла надлежащим образом установить орудия. Канонада продолжалась еще час. Французы израсходовали половину своих снарядов, так и не причинив никакого вреда противнику.
Заметив, что мексиканцы перебрасывают с южной стороны на северную свою кавалерию, Лоренсез прекратил бесполезную артиллерийскую пальбу и отдал приказ войскам начать штурм Гуадалупе и Лорето. Зуавы смело полезли вверх и, несмотря на сильный огонь противника, почти добрались до вершины Гуадалупе. Там их встретил батальон индейцев и штыковой атакой сбросил в сторону Лорето, где они очутились под перекрестным огнем мексиканских орудий.
Тем временем к Пуэбле подошли первые французские резервы, их атаковала и окружила мексиканская кавалерия. Только прибытие новых подкреплений позволило Лоренсезу отбить атаку мексиканцев и спасти своих солдат от угрожавшего им поражения. Французский командующий попытался было перегруппировать основательно потрепанные войска для нового штурма Гуадалупе и Лорето, когда внезапно, как часто случается в тропиках, разверзлись хляби небесные и хлынул ливень с градом, быстро превративший поле боя в страшное месиво. Зуавы мгновенно промокли до нитки. Продолжать в таких условиях сражение было бессмысленно. Лоренсез понял это и в пять часов пополудни отдал приказ к отступлению.
Французов по пятам преследовала кавалерия Диаса. Но мексиканцы не рискнули ввязаться с противником в новое сражение. Несмотря на поражение, французы все еще представляли собой грозную силу. В любой момент они могли вернуться и вновь пойти штурмом на героический город. Взвесив все «за» и «против», генерал Сарагоса приказал Диасу прекратить преследование и вернуться в Пуэблу.
Опасения мексиканцев на счет того, что французы могут вернуться и повторить штурм города, не оправдались. Если генерал Лоренсез до сражения за Пуэблу вел себя сверхнадменно и острил, говоря, что для покорения Мексики было бы достаточно нескольких батальонов жандармерии, то теперь, потерпев поражение 5 мая, он буквально впал в панику.
Французы потеряли 482 человека убитыми, ранеными, пленными (по данным мексиканцев, около тысячи), то есть 20 процентов солдат и офицеров из непосредственно принимавших участие с сражении при Пуэбле. Потери мексиканцев, как потом выяснилось, были в два раза меньше. Кроме того, французы израсходовали почти весь свой запас снарядов. Оставалось только одно — признать свое поражение, отступить в Орисабу, окопаться там и спешно запросить помощь из Франции.
Именно так и поступил Лоренсез. Но как объяснить Парижу постигшую его неудачу у Пуэблы? Очень просто: свалить всю вину на де Салиньи и его дружка генерала Альмонте. Это они обещали, что солдаты Сарагосы разбегутся подобно зайцам, завидя первого зуава… Это они обещали, что на помощь Лоренсезу явится повстанческая армия Маркеса, в то время как вообще ее не оказалось в природе. Одним словом, де Салиньи и Альмонте оказались просто-напросто безответственными болтунами, понятия не имеющими о подлинном состоянии дел в Мексике.
Сообщая об этом военному министру в Париж, Лоренсез отмечал, что сможет предпринять новое наступление только в том случае, если ему будут присланы на помощь 15–20 тысяч солдат, с соответствующим количеством артиллерии, боеприпасов, амуниции и провианта. Пока эта подмога не прибудет, бравый Лоренсез решительно откажется высунуть нос из Орисабы.
Де Салиньи тоже не бездействовал. Он строчил обширные меморандумы в Париж, в которых представлял себя не только прозорливым и мудрым политиком и дипломатом, но даже стратегом, а генерала Лоренсеза — тупым и упрямым солдафоном. Поражение французских войск при Пуэбле де Салиньи объяснял в первую очередь нежеланием Лоренсеза дождаться прибытия так называемой армии Маркеса, который атаковал бы город с наиболее уязвимой южной стороны. Лоренсез, жаловался де Салиньи, совершенно не считался с Альмонте и другими мексиканскими «союзниками» Франции, чем приводил их в уныние и отбивал у них охоту оказывать ему помощь. Не считался он и с самим де Салиньи, не советовался с ним, неставил его в известность о своих планах. После сражения у Пуэблы, которое де Салиньи расценивал как «несчастный эпизод войны», Лоренсез впал в панику, перепугался и отступил. Вместо того чтобы продолжать сражение, Лоренсез умолял де Салиньи перекупить за 10–20 миллионов песо хуаристских командиров, надеясь овладеть при помощи предательства городом, который он не сумел покорить в честном и открытом бою.
Совершенно другой эффект имели результаты сражения у Пуэблы в лагере мексиканцев. «Вся нация полна энтузиазма», — так характеризовал Хуарес впечатление, которое произвела на население победа, одержанная армией Востока над французскими интервентами. Действительно, для Мексики, истерзанной гражданскими войнами, униженной и покалеченной североамериканскими захватчиками, победа над войсками Наполеона III, считавшимися в то время лучшими в мире, имела эпохальное значение. Мексиканская нация с этой победой как бы заново обрела веру в себя. Победа мексиканского оружия у Пуэблы, кроме того, доказала, что нация поддерживает Хуареса, что Хуарес является ее подлинным вождем. Это событие имело и определенное международное значение. Если бы французам удалось тогда захватить Пуэблу, а значит и Мехико, они бы, несомненно, поддержали южан, что могло изменить весь ход гражданской войны в Соединенных Штатах.
Мексиканцы полностью отдавали себе отчет в значении победы, одержанной их войсками при обороне Пуэблы. 5 мая стало национальным праздником Мексики, который отмечается с такой же торжественностью, как и День независимости — Клич в Долорес — 15 сентября.
Чувством национальной гордости и веры в правоту своего дела были проникнуты слова рапортов командиров, участвовавших в героической защите Пуэблы. Командующий Игнасио Сарагоса докладывал после боя военному министру: «Французская армия сраж&ась весьма храбро, ее же командующий вел себя неумело при штурме. Национальное оружие, гражданин министр, покрыло себя славой, и я поздравляю через Ваше посредство Первое должностное лицо Республики с тем, что, как смею с гордостью заявить, мексиканская армия ни на секунду не повернулась спиной к врагу в течение всего продолжительного сражения, в котором она принимала участие».
Генерал Берриосабаль, обращаясь к своим солдатам, говорил: «Французские орлы переплыли океан для того, чтобыпотерять на мексиканской земле лавры Севастополя, Маженты и Сольферино. Вы сражались с первыми солдатами мира, и вы первые их победили».
Генерал Ламадрид рапортовал: «Многие ордена Почетного легиона, медали за Севастополь, Маженту, Сольферино и другие французские награды, которые сегодня наполняют карманы наших солдат, доказывают миру, что они в этот день вели себя как республиканцы и достойные сыны Мексики».
Всеобщее ликование по поводу победы над войсками Лоренсеза было столь сильным, что Хуарес отдал распоряжение освободить раненых и взятых в плен французов и вернуть их вместе с их медалями и наградами в лагерь Лоренсеза с посланием. В нем отмечалось, что этот жест является данью мужеству армии Востока и великодушной мексиканской нации, которые сожалеют, что храбрых французских солдат, подобно баранам, силком завезли на мексиканскую землю, где заставили вести безумную, несправедливую и преступную войну, за что ответственные понесут еще суровую кару.