исследователи тюркской версии Хуастванифта как одну из приметных его черт
выделяли необычайную «ясность и чистоту» языка этого произведения. В. В. Радлов
о языке произведения пишет следующее: «Автор или переводчик Chuastuanit’а был, очевидно, тюрком; он составил свой труд, предназначенный для необразованных
народных масс, на чистейшем тюркском языке и в столь образцовой форме, что я не
знаю ни одного другого тюркского произведения, которое хотя бы отдаленно могло
сравниться с ним по чистоте языка»10. Но эта кажущаяся простота языка
произведения, достигаемая отчасти путем отказа от использования специальных
эзотерических терминов и излишне осложненных синтаксических конструкций, является одним из нарочитых приемов, позволявших сделать текст предельно
доступным для восприятия. Примечательно также то, что форма построения
произведения, его стилистика, фразеология и, нередко, символика и термины вос-
производят образцы, характерные для буддийских сочинений соответствующего
содержания, которые были в ходу в Восточном Туркестане в рассматриваемый
период. Эти сочинения представляли собой обращение к божествам с покаянием и
молитвой об отпущении грехов и в тюркской версии были известны под названием
kšanti qïlγuluq nom «Книга для покаяния»11. Они имели ярко выраженную
ритмическую структуру, в немалой степени обусловленную тем, что признание в
грехах было сопряжено с особым ритуалом, предполагавшим рецитирование текста.
В основе этого ритуала, как замечено исследователями, лежало представление о том, что избавление от грехов (страданий) происходит во время рецитации текста12.
Следуя буддийскому же образцу, в качестве организующей основы манихейства в
сочинении провозглашена триада tngri – nom – quvraγ (Бог – Учение – община), являющаяся аналогом буддийского buddha – dharma – samgha (Будда – Учение –
община)13, термин burxanlar «будды» используется в тексте для обозначения как
самого Мани, так и следующих за ним глав манихейской церкви и т. п. Но за этим
внешним буддийским антуражем скрывается настойчивое и целенаправленное
стремление к продвижению своей религии. В этом отношении рассматриваемый
текст может служить наглядной иллюстрацией того, насколько искусно манихеи
могли адаптировать свои религиозные взгляды к местным условиям в целях более
успешного распространения своего учения. Проявлением мимикрии манихейства по
отношению к буддизму, по всей видимости, является отождествление Мани с
Майтреей в тот период, когда в Восточном Туркестане получил широкое распро-
странение культ Майтреи14
В колофоне к одному из манихейсих текстов, фрагменты которого в свое
время были обнаружены в Восточном Туркестане и опубликованы А. фон
Лекоком15, помимо прочих сведений содержится упоминание о «слове» (речи, проповеди?), произнесенном «в Отюкене»16 в конце VIII в. видным манихейским
иерархом (магистаком)17, имевшим титул tngri m(a)r niv mani m(a)xistak: 13. ymä tngri mani burxan
14. tngri yéringärü barduqïnta
15. kin béš yüz artuqï äki-i
16. ot’uz-un¦ laγz-ïn yïl-qa
17. ötükäntäki nom ul-’uγï
18. tükäl erdämlig y(a)rl-aγ- qan¦u¦ï
19. bil-gä b(e)g tngri m(a)r niv mani
20. m(a)xi-stakk ay-γ‘ïn bu äki…
«По прошествии пятисот двадцати двух лет после того, как божественный
будда Мани ушел в землю богов, слово пребывавшего в Отюкене великого в учении, совершенного в добродетели, милосердного (~сострадательного), мудрого бека
Тенгри (~божественного) Мар Нив Мани магистака эти два …».
В другом манихейском тексте из Восточного Туркестана содержится
легенда о принятии манихейства в Уйгурском каганате18. Эти тексты по меньшей
мере свидетельствуют о том, что уже в Восточном Туркестане, по прошествии около
трех веков, манихеи настойчиво апеллировали к своему былому влиянию в
Уйгурском каганате, очевидно, с целью как-то сохранить свои позиции в условиях
активного распространения в этом регионе других религий.
Текст. Общие сведения
Публикуемый текст состоит из пятнадцати однотипных разделов и заклю-
чительной части. Каждый из разделов посвящен одному из видов прегрешений, начинается с обращения к Богу (tngrim) и завершается обращением к нему же с
мольбой об освобождении от греха и краткой ираноязычной формулой man(a)star hïrz-a «Прости мой грех!». Отдельные сегменты (звенья) внутри разделов
заканчиваются одним и тем же общим элементом ersär, способствующим созданию
эффекта параллелизма звеньев, последовательный повтор которых не мог не
приводить к усилению экспрессии в процессе рецитации текста.
Текст памятника составлен на стандартном тюркском языке, характерном для