— Спокойнее, — сказал ему Хьюстон, натягивая тонкие резиновые перчатки. — Пока чувствуешь обе мои руки на плечах, можешь быть спокоен, — и рассмеялся здоровым смехом.
Халлек зажмурился.
Он пришел к Хьюстону только через два дня. Врач сказал, что проследит и анализы крови сделают в первую очередь. Теперь Халлек оказался в уютном кабинете (фото клипперов на стенах, глубокие кожаные кресла, мягкий серый ковер), а Хьюстон проверял результаты. Сердце Халлека стучало, словно молот, на обоих висках собрались капли пота. «Я не расплачусь перед человеком, который рассказывает польские анекдоты, — говорил Вилли сам себе с мрачным бешенством уже не в первый раз. — Если появится такая необходимость, я поеду за город, припаркуюсь и только там расплачусь».
— Все выглядит чудесно, — мягко произнес Хьюстон.
Халлек заморгал. Страх пустил корни слишком глубоко, и он был уверен, что неверно расслышал.
— Что?
— Все выглядит чудесно, — повторил Хьюстон. — Мы можем провести дополнительные тесты, если пожелаешь, Вилли, но сейчас не вижу в этом смысла. Фактически анализ крови лучше, чем во время двух последних проверок. Холестерин понижен, белков в моче нет. Ты еще немного потерял в весе, — сестра отметила — 217 фунтов этим утром, но что я могу сказать? Ты все еще превышаешь оптимальный вес на тридцать фунтов. Не хочу, чтобы ты об этом забывал, но… — он ухмыльнулся, — хотел бы знать секрет.
— У меня его нет, — сказал Халлек. Он чувствовал и смятение, и облегчение одновременно — точно так же, как в колледже, когда сдал два экзамена, к которым не готовился.
— Мы отложим вынесение приговора до получения результатов твоей серии Хаймана-Рейхлинга.
— Моей чего?
— Анализа банок дерьма, — ответил Хьюстон и опять сердечно рассмеялся. — Там может что-нибудь обнаружиться, но в лаборатории я прогнал двадцать три теста на твоей крови, и все чудесно. Это убеждает.
Халлек протяжно, тяжело вздохнул.
— Странно, — произнес он.
— Не боятся только те, кто умирает молодыми, — ответил Хьюстон. Он открыл ящик стола и достал бутылочку с прикрепленной к крышке цепочкой-ложечкой. Ручка ложечки, как заметил Халлек, была сделана в форме Статуи Свободы. — Не хочешь?
Халлек покачал головой. Его вполне устраивало сидеть здесь, сложив руки на животе, на своем уменьшившемся животе, и наблюдать, как самый благополучный из семейных докторов Фэрвью втягивает кокаин сначала в одну ноздрю, потом в другую. Он поставил бутылочку в ящик стола и вытащил другую с пакетиком тампонов. Окунув тампон в бутылочку, он вогнал его себе в нос.
— Дистиллированная вода, — пояснил он. — Для защиты пазух, — и подмигнул Халлеку.
«Наверное, он лечит младенцев от пневмонии этим дерьмом», — подумал Халлек, но мысль не имела продолжения. Сейчас он не мог не любить Хьюстона, ведь доктор одарил его Добрым Известием. Сейчас все, что хотелось: сидеть со сложенными на брюхе руками и исследовать всю глубину своего облегчения, пробовать свое тело как новый велосипед или как испытательный трек на новой машине. Ему пришла мысль: когда он выйдет от Хьюстона, он будет новорожденным. Такая мысль заставила его улыбнуться.
— Поделись, над чем смеешься, — сказал Хьюстон. — В этом печальном мире нам нужны все забавы, какие сможем найти, — он пофыркал носом и вставил в ноздри новые тампоны.
— Ничего особенного, — ответил Вилли. — Просто я перепугался… знаешь ли. Я уже подумал о встрече со Всевышним. Пытался…
— Можешь продолжать, — перебил его Хьюстон. — Только не в этом году. Честно говоря, мне даже не нужны результаты Хаймана-Рейхлинга, чтобы это сказать. Рак умеет себя показать. По крайней мере, когда сожрет тридцать фунтов веса. Умеет показать.
— Но я ем как всегда. Хейди я сказал, что стал больше заниматься спортом, но она говорит: упражнениями столько не сбросить. Она говорит, что от этого только жир твердеет.
— Неверно. Последние тесты показывают, что упражнения намного эффективнее диеты. Но для парня, который был таким… тяжелым, как ты, в этом есть доля истины. Возьми толстяка, который радикально увеличивает дозы упражнений… и что получишь? Хороший, добротный тромбоз второго класса. Не такой, что может убить, а такой, что после, играя в гольф, не обойдете и восемнадцати лунок.
Вилли решил, что кокаин делает Хьюстона разговорчивым.
— Ты не сможешь этого понять, — проговорил он. — Но и я не могу. Работая тут, я перевидел много вещей, которых не мог уразуметь. Один мой друг, который работает нейрохирургом в большом городе, три года назад показал мне один необычный рентгеновский снимок черепа. Молодой студент института Джорджа Вашингтона пришел к нему с жалобой на слепящие головные боли. Моему коллеге случай показался типичной мигренью. Пациент описал все типичные симптомы, но в таком деле рисковать нельзя, ведь такие же симптомы при возникновении опухоли головного мозга, даже если пациент не ощущает иллюзорных обонятельных явлений — запаха экскрементов, гнилых фруктов, прогорклых кукурузных хлопьев… и все в таком роде. Значит мой приятель проводит серию рентгеновских снимков, энцефалограмм и ведет его в госпиталь для томографии. И знаешь, что он обнаружил?
Халлек покачал головой.
— Они обнаружили, что парень, который стоит третьим в своем классе и каждый семестр появляется в списке декана, почти совсем не имеет мозга. У него лишь узловатая полоса мозговой ткани, проходящая через центр черепа — на снимке она выглядела, как веревка макраме. Вот так. Эта веревка, по-видимому, управляла всеми его непроизвольными рефлексами, начиная от дыхания и сердечного ритма и кончая оргазмом. Всего лишь одна полоска мозговой коры. Остальная часть головы парня была заполнена церебрально-спинномозговой жидкостью. Каким-то образом (это мы пока не в силах раскусить) эта жидкость управляла его мышлением. Во всяком случае, он продолжает учиться и имеет приступы мигрени. Если его не доконает сердечный приступ лет в тридцать, то приступы мигрени прекратятся годам к сорока.
Хьюстон открыл ящик стола, повторил операцию с кокаином, предложил Халлеку. Халлек покачал головой.
— Потом, — снова заговорил Хьюстон, — лет пять назад ко мне на прием пришла пожилая дама, которая страдала от боли в деснах. Сейчас она уже умерла. Если бы я назвал имя старой суки, ты бы ее вспомнил. Так вот, осмотрев ее, я не поверил своим глазам! Она потеряла последний зуб лет десять назад. Я хочу сказать, что, когда она пришла ко мне, ей было около девяноста лет. И у нее оказались растущие заново зубы! Всего пять. Ничего удивительного в том, что у нее болели десны, Вилли! У нее прорезались новые зубы в восемьдесят восемь лет.
— И что же ты сделал? — поинтересовался Халлек. Он слышал эти рассказы краем уха. Звуки обволакивали его, успокаивали, как музыка, плывущая с полок магазина уцененных товаров. Он размяк от облегчения. Безусловно, кокаин Хьюстона — жалкий наркотик по сравнению с облегчением, которое он испытывал. Халлек вспомнил старого цыгана со сгнившим носом, но образ потерял свое гнетущее, грозное могущество.
— Что я сделал? — переспросил Хьюстон. — Во имя Христа, что я мог сделать! Я выписал даме рецепт на препарат, который накладывают на десны младенцев, когда у них режутся зубки. Прежде чем она умерла, она успела отрастить еще три зуба — два коренных и резец. Мне пришлось насмотреться всякого. Любой врач порой имеет дело с необъяснимыми вещами. Но хватит: «Хотите верьте — хотите нет». Дело в том, что мы слишком мало понимаем в человеческом метаболизме. Вот есть такой парень — Дункан Хопли… Знаешь Дункан?
Халлек кивнул. Шеф полиции Фэрвью. Гонитель цыган.
— Он ест так, словно больше его никогда кормить не будут, — продолжал Хьюстон. — Святой Моисей, я еще никогда не видел такого любителя пожевать. Но его вес держится на 170 фунтах, а поскольку в нем 6 футов росту, это вполне нормально. У него ускоренный обмен веществ; он сжигает калории вдвое быстрее, чем, скажем, Ярд Стивенс.
Халлек снова кивнул. Ярд Стивенс владел и оперировал единственной в городе парикмахерской «Выше головы». В нем было, пожалуй, фунтов 200. Посмотрев на него, начинаешь задумываться: не жена ли завязывает ему шнурки.