Через полтора месяца Глотов по болезни уехал домой.
— А ведь и в самом деле умрет...— начинал сомневаться Крутояров.
9 глава
Была пасха. Тронулся лед, река вскрылась. Весь городской берег был усеян барками, толпы оборванных захудалых бурлаков снозали по городским улицам, проживая последние гроши.
— Это все твои соотечественники...— говорил мне Рязанов.
— Есть и соотечественники.
— Скоро экзамены, и домой.
— Да-
Мы сидели у открытого окна, снег вполовину стаял, но зато непроходимая грязь стояла по всем городским улицам, которым и во сне не снилось что-нибудь подобное мостовой. Крутояров уехал на праздник домой, и мы вдвоем с Рязановым распивали чай по-прежнему перед открытым окном.
— Отличное дело — этот чай...— обливался Рязанов потом.
— Алексей, ты куда? — спрашивал он через минуту кучера хозяина дома.
— Так маленько разгулять, значит,— улыбался Алексей, молодой парень с окладистой русской бородкой. Этот Алексей замечателен был тем, что ухаживал за хозяйской дочкой, которая, видимо, сочувствовала ему. Крутояров давно подметил завязавшиеся отношения и не упускал случая подтрунить над Алексеем, который по целым ночам просиживал с гармоникой в руках за воротами, поджидая, когда вполовину откроется окно во втором этаже, откуда смотрела на Алексея пара голубых светлых глаз, принадлежавших хорошенькой хозяйской дочке.
— Достоишь ты, Алешка, у ворот-то,— разговаривал Крутояров в форточку,— попадет ужо в загривок-то... Мотряй!
— Покедова бог милостив...
— До поры до времени. У хозяина шея-то потолще твоей будет, как раз налупит бока-то.
— Не за што...
Размилая Груня утром Рано окна отперла.
На меня в окно смотрела.
Ручкой правой, бровью черной повела ..—
тихонько напевал Алексей, подыгрывая на гармонике.
— 1Вот ужо поведет тебе хозяин-то...
— А што это есть такое нам состоит, к примеру, хозяин, а?—встряхивал волосами Алексей.
— А по лону не хочешь, чтобы натрес он тебе.
Отпирай, Груня, окошко.
Как все ночью лягут спать.
Постою я здесь немножко.
Буду Грушу поджидать...
— Да уж это не ты ли сочинил песни-то?
— А может, и я...— таинственно улыбался Алексей. Во время одного из наших чаепитий, к нашему окну
подошла девушка с корзиной.
— Купите, барин!
— Что продаешь?
— Крапиву молодую...
— А ее куда?
— В щи кладут.
— Убирайся ты!—топал Рязанов ногами.— Вишь, выдумала в щи да крапиву класть, это еще что за новости!..
Маленький Глотов жил с нами.
— А сколько тебе поставили сегодня в классе?
— Три.
— А сочинение подавал?
— Подавал.
— Что сказали?
— Сказали, хорошо.
— Он вчера писал, я видел,— рассказывал Крутояров.— Задали им описать свой день, вот он и пишет: «Утром встал, маленько помолился, напился маленько чаю и пошел в класс. После класса маленько пообедал, потом маленько отдохнул и напился маленько чаю. Потом занимался маленько, отужинал, помолился маленько и лег спать. Петр Глотов». Так?
Мы были в театре, шел «Кардинал Ришелье». Мы конечно, поместились в райке. Народу был полон театр, в антрактах играл оркестр, человек в пятнадцать. Я был в первый еще раз в театре, и на меня произвела сильное впечатление не самая пьеса, а музыка. Какое-то томительное сладостное чувство охватило все существо, и было зараз как-то грустно и вместе с тем чудно хорошо. Эти волны доморощенной музыки открывали каждым штрихом, каждой ноткой какой-то совершенно новый, еще неведомый мир, полный смутных, туманных образов... Но вот звуки сгустились, новой силой обдало все существо, ъ глазах потемнело, целый мир строго-величавых, чудно сотканных грез проносится в душе. Волны какого-то далекого, полного очарования и силы бездонного моря манят и тянут к себе, какие-то мысли, какие-то чувства кружатся вихрем в голове, сплетаются и расплетаются, точно рой духов... Но взвизгнула скрипка, прокатилась дробь по барабану, какой-то веселый мотив сменил прежнюю музыку... И видения отлетели, точно после глубокого сна, было смутно и дико в голове.
— Что, расчувствовался, видно? — ткнул меня в бок Рязанов и прервал мечты на самом интересном месте.
10 глава
Подошли экзамены. Носились слухи, что из трех прежних классов будет сделано сообразно новым правилам преобразования семинарии целых шесть классов, то есть целая половина должна остаться в том же классе Перед экзаменами, действительно, объявили, что экзамены будут строги.
— Ну, брат, теперь, видно, держись крепче за землю...— соображал Рязанов, перебирая свои знания.