Я полагаю, что Поэт сочинил этот монолог «под Бояна» с целью продемонстрировать его творческий метод, его стиль. Но есть и другая, распространённая точка зрения: монолог и две предшествующие строки не имеют никакого отношения к творчеству Бояна, и, следовательно, образы Игоря и Всеволода по монологу — органичная часть их образов, созданных Поэтом. Мне кажется, что такой взгляд не выдерживает критики.
В монологе Игорь изображается как идеальный герой, без намёка на противоречивость его характера, на конфликт с другими князьями или с Солнцем. Поэт подобный подход к отображению жизни считает устаревшим, а потому и отказывается следовать «замышлению Бояню». Таков первый довод за то, чтобы монолог Всеволода признать стилизацией «под Бояна».
Бояновское сознание тождественно сознанию Всеволода, хвастливый тон которого безоговорочно одобряется Бояном, а вот Поэт сразу же отделяет себя от Игоря, монолог которого носит не одический, а драматический характер. В нём вскрывается глубокий конфликт Игоря с Солнцем и с самим собой. Поэт критически относится к герою и намерен обнажить причины его безрассудного поведения. Потому‑то он и замыслил изобразить поход на широком фоне событий «от стародавнего Владимира до нынешнего Игоря», вскрыть связь времён и содержащееся в ней поучение.
Боян смотрит на подвиги и славу русских князей с локально–удельной точки зрения, а Поэт — с общерусской. У Бояна целью похода выдвигается личная слава князей, а героями называются курские, путивльские или новгород–северские полки, а у Поэта Игорь субъективно выступает за Русскую землю, и воины Игоря называются русичами, а не курянами, путивльцами и т. п.
Запевы «под Бояна» выполняют в «Слове» и другую, композиционную, задачу. Их можно рассматривать как два варианта гипотетического «бояновского» начала сюжетного развития «Слова», так что читатели–друзья могут сделать ещё одно преинтереснейшее сравнение — посмотреть, какое из начал, включая и собственно авторское, соответствует дальнейшему развёртыванию событий. Может ли «песнетворец» от победного запева типа «не буря соколов…» перейти к рассказу о катастрофическом разгроме «соколов» от «галок»! Этого он сделать не может, не разрушив начала, не поставив себя в нелепое положение. Таким же, по существу, будет ответ, если попытаться без оговорок соединить в текст одного автора оду доблестным воинам–курянам с драматическим монологом Игоря, вполне допускающим своё поражение, если сопоставить хвастовство Всеволода с трагической судьбой курян, уничтоженных или пленённых теми самыми врагами, которых они должны были, найдя в Поле, непременно победить. Боян не смог бы в привычном стиле, следуя «замышлению», воспеть трагический поход Игоря. Ему пришлось бы, односторонне подбирая факты, опустить главное (поражение русичей) и изобразить поход'победоносным. Пришлось бы поступить так, если бы кто‑либо смог принудить Бояна взяться за прославление Игоря, что, конечно, можно представить себе лишь в воображении.
Напротив, зачин Поэта соединяется с последующим сюжетом без малейшего шва. Нелегкая внутренняя подготовка Игоря к походу, его исполненная драматизма речь к «братьям и дружине», ясное понимание предсказанной Потемневшим Солнцем безвыходной дилеммы, ожидающей его и войско, отчаянно–рисковый призыв продолжить поход, несмотря ни на что — все это находится в психологическом и стилистическом единстве с дальнейшей судьбой Игоря и русичей, с развитием событий.
Почему в запевах «под Бояна» вообще нет солнечного затмения? Дело в том, что реальный Боян не стал бы «петь» о походе, закончившемся разгромом русского войска и пленением его предводителя, ибо подобный сюжет не мог быть основой для создания образа князя–Сокола. Монолог же Всеволода сочинил Боян воображаемый, которому задано петь о трагическом походе. Чтобы при этом условии остаться самим собой, он должен был пройти мимо затмения солнца, так как его мрачный смысл резко противоречил радостному запеву.
Образ «воскрешённого» Бояна, слагающего по–старому «песни» о новом времени, получил логическое завершение. Противоречие между замыслом «песни» и действительным ходом событий отрывает её от новой жизни и тем омертвляет струны. Бессильным оказывается талант (Велес), бессильной оказывается и связь с народным творчеством. Ни то, ни другое не могут отменить или заменить верности поэта «былям своего времени», т. е. событиям исторической действительности, к которой принадлежит он сам.