Честно говоря, мне просто в очередной раз повезло. Повезло тем, что кассирша просто не обратила, на мой возраст никакого внимания. Я спросил о наличии билетов до Астрахани, а она только уточнила в какой вагон и на какое число. Повезло еще в том, что нашлось одно место на верхней полке в купе, билет обошелся в семьдесят рублей, зато я отправлялся уже сегодня и через три с половиной часа. Ни секунды не сомневаясь в правильности своих действий, тут же согласился, и едва билет оказался в моих руках, тут же помчался за своим чемоданом. По пути, забежал в первый же гастроном, где купил в дорогу три банки консервов в масле, пару банок свиной тушенки, случайно «выброшенной» на прилавок, полкило пряников, и два свежих батона, упросив при этом продавщицу продать мне пару полиэтиленовых пакетов, наличие которых заметил у нее под прилавком. Правда пришлось отдать за них целый рубль, но зато я был уверен, что батоны сохранят свою свежесть гораздо дольше, да и после пакеты пригодятся не один раз, тем более, что сейчас это был большой дефицит. Кофе и сахар у меня еще оставались с прошлого раза, а кипяток в вагоне раздают. Добравшись до камеры хранения, забрал свой чемодан и в этот момент, у платформы остановился пригородный поезд, на котором я вполне благополучно добрался до вокзала.
Устроившись в тихом уголке, зала ожидания, я перебрал, и переложил вещи в своем чемодане, сложил туда же часть купленных продуктов, и достав учебник математики за шестой класс, попытался почитать его, что хоть что-то вспомнить из пройденного сто лет назад.
Первым, на меня обратил внимание местный милиционер. Подошел, попросил документы и спросил почему я здесь сижу. Я честно предъявил ему билет на поезд, свое свидетельство о рождении, и сказал, что еду поступать в мореходку. Мои слова, не должны были вызвать никаких вопросов. Сейчас было самое время для поступления в техникумы или Профтехучилища. Единственный вопрос, какой мне был задан, почему меня никто не провожает.
— Так проводили уже, товарищ милиционер. Мама вон смотрите, бежит. — Я бросил руку в сторону выхода. — Просто до отправления еще почти целый час, а ей на смену нужно, а то начальник заругает.
— А, так она на шоколадке работает?
— Нет, на «Приборостроительном», — поправил я, потому что точно знал о том, что там трехсменный рабочий день. И больше вопросов не было.
— Смотри осторожнее тут, а то жуликов хватает, зазеваешься и без денег останешься. А лучше здесь сиди, как поезд подойдет, сразу к нему. Я здесь рядом сижу, присмотрю за тобой.
— Все так и будет, вот честное слово. — Ответил я, получил в ответ улыбку и на этом все закончилось.
Вернее почти все. Спустя примерно полчаса, увидел прапорщика, который сопровождал меня в карауле на этапе. Тут же постарался спрятаться, приподняв учебник на уровень лица и склонив голову. Вряд ли он меня бы узнал, но береженого бог бережет. Лучше не попадаться.
До самой подачи поезда на перрон думал о том, посылать бабуле весточку о том, что у меня все хорошо, или не посылать? С одной стороны, она, совершенно чужой человек для меня. С другой, она все же любит своего внука, и именно благодаря ее любви, у меня и оказался этот чемодан. Разумеется, все остальное случилось из-за открывшегося таланта, но как бы он открылся, если бы в чемодане не оказалось карандашей и тетради. В этом случае, все произошло бы гораздо позже, уже на зоне, и кто знает, как бы все сложилось там. Скорее всего я бы неплохо устроился, по слухам умеющие хорошо рисовать живут за решёткой лучше обычных зэка, но с другой, сейчас я хоть и в бегах, но на свободе. А учитывая имеющиеся у меня документы, можно даже утверждать, что я просто на свободе. Тем более, что Семена Степанова, как бы не существует. И как бы мне не хотелось выдавать свое инкогнито, я не выдержал, и перед отправлением, зашел на телеграф и отправил телеграмму, на запасной адрес. То есть не на бабулину квартиру, а на адрес ее подружки тети Тони. О которой она упомянула в записке, лежащей в ручке бритвенного станка. Конечно отправленная мною телеграмма заставит ее поволноваться, но с другой стороны, о моем побеге, ее наверняка уже предупредили, наказав, что в случае моего появления, она обязана сообщить об этом в органы милиции. Разумеется, возвращаться в Москву я не собираюсь, а телеграмму отправил с таким текстом, который будет понятен скорее всего только ей, ну и возможно тете Тони, но как мне кажется обе они те еще партизанки, просто так у них ничего не выведаешь. Текст телеграммы гласил: «Не беспокойся. Спасибо за вещи. Все в порядке. С Дона выдачи нет, а Донские казачки самые красивые». Даже если телеграмму прочтет кто-то посторонний, вряд ли он поймет, о чем идет речь. Самое много, чего стоит ожидать от милиции, если вдруг телеграмма попадет им на глаза, так это поиск меня на Дону. Но Дон большой, одних городов там десятка три. А поселков вообще больше сотни, попробуй, найди при таких раскладах. А самое интересное, что в телеграмме говорится совсем о другом.
Из бабушкиных рассказов о своей молодости и пребывании в партизанском отряде, я не раз слышал, о её подруге этнической казашке, родившейся на Дону. В отряде ее так и звали — Донская Казашка. Вот только после окончания войны, эта девушка вышла замуж и уехала в Узбекистан, в Ташкент. И бабуля об этом прекрасно помнила. Поэтому и сейчас она должна будет понять на что именно, я намекаю в своем послании. Так что я думаю, это ее успокоит, хотя бы немного. К тому же она знает, что у меня имеются деньги, а если я доберусь до Узбекистана, то вопрос с документами решить там будет гораздо проще.
Поезд подали вовремя. Проводница, скользнув по мне взглядом, лишь уточнила еду ли я один или будет кто-то еще. Ответив ей, что я один и еду поступать в мореходку, она лишь кивнула, и добавила.
— Если увижу тебя пьяным, ссажу с поезда. — И на этом наше общение завершилось.
В купе, в котором мне предстояло провести чуть больше двух суток, собралась довольно «веселая» компания, в виде семьи из трех человек. Во главе семьи, похоже, стояла дородная представительная дама, лет тридцати пяти. Привыкшая повелевать своим мужем настолько, что ее руководящие указания, порой переходили и на меня. Впрочем, довольно быстро она поняла, что все ее порывы, я чаще всего пропускаю мимо ушей, если они выходят за пределы разумного, и потому быстренько переключилась на своего мужа.
Ее мужа скорее можно было представить как убежденного подкаблучника, готового на все ради того, чтобы угодить своей необъятной супруге. Сам же он представлял собой тщедушного лысого, худенького мужичка, в больших толстых очках в пластиковой оправе, говорящих о его близорукости, и всем своим видом он напоминал сельского учителя, из рассказов русских классиков. Всю дорогу он парился в костюме тройке с неизменным галстуком, надевая его в то время, пока все спали, а затем выходя из купе, и занимая место в проходе, на откидном стульчике. Дождавшись пробуждения своей несравненной Наденьки, уже стоял над нею с горячим чаем в металлическом подстаканнике, и выкладывал на салфетку лежащую на столике несколько печенюшек. После чего садился напротив супруги, и влюбленными глазами смотрел, как та завтракает, готовый в любой момент, или сбегать за дополнительным стаканом чая, или выполнить любое другое желание своей несравненной женушки. После чего занимал место у двери на нижней полке, и почитывал газету, тут же срываясь с места, стоило только Наденьке лишь подумать о том, что:
— Хорошо бы заказать чаю. Что-то пить захотелось.
Сама Наденька, если и приподнималась со своего места, то только для посещения туалета и легкого променада по коридору вагона. Вагон-ресторан они не посещали, предпочитая питаться тем, что было взято в дорогу. Впрочем ресторан не шел ни в какое сравнение с тем, что у них было. Тут была и колбаса, нескольких видов, и какие-то заморские консервы, консервированные каши, супы, растворимые продукты, о которых я даже не слышал в это время, в своей прошлой жизни. А о некоторых из представленных деликатесов не догадавался и после перестройки. Как я понял чуть позже Надежда Павловна работала в одном из гастрономов Новосибирска, и потому имела возможность все это «доставать»