Глубже и бездонно погружаясь в созидательные размышления, детектив невольно по привычке затворил входную дверь кабинета, однако не позабыл перед тем выпустить Эрнеста. Уже внизу, сославшись на неотложные дела, Чарльз Одри, остановив сумятицу, сообщил удивленному секретарю о своем неминуемом уходе в компании вот этого молодого человека. Хранилище не пользовалось особым спросом, да и к тому же с давних времен бывшего детектива считали некой устаревшей реликвией, именовали архетипом, или контуженым ветераном, потому спускали все его старческие капризы. В общем ракурсе истории, никто не огорчился о временном бездействии картотеки.
Незамедлительно двинемся дальше, следуя за всплывающими образами в плодовитом лоне воображения, бесшумно зашагаем позади двух пасмурных фигур. Такова нынче чернеющая серость тонов, контрастирующая с монаршим золотом осени, которая притягивает монохромными слияниями всякое не отягченное грезами внимание. Их одинокая прогулка вдоль усеянных позолотой улиц сопровождается разумным молчанием. Даже детектив внешне тишайше безмолвствует, не выражая никакого участия в происходящем променаде. Восставший из закоченелого праха скорби, делая метровые шаги, он расчищает движениями своих ног тротуар от сухих листьев и веток не хуже метлы усердного дворника или ветра игривой осени.
Вблизи следом за детективом чуть соприкасаясь с поверхностью асфальтной земли, волочится молодой человек истощенного вида с бледным с зеленоватым оттенком лицом. Казалось, он вот-вот башенной неуклюжестью покосится, медленно плавно ляжет где-нибудь в укромном уголке, и захрапит еле слышно, чуть дыша, чуть шевелясь, предастся иллюзии забвения, если, конечно, ему не предвидятся нежелательные метаморфозы сопричастного элизиума.
– Чарльз, поговорите со мной, а не то я засну. – попросил Эрнест не сбавляя скорость своего монотонного движения.
Высвободившись из цепких когтей аналитических прений творящихся в неумолчной душе, Чарльз Одри начал рассказ.
– И вправду, нынешняя погода навивает запредельную тоску. – он негромко вздохнул. – Я недавно слышал о том, как некий чудаковатый человек, обладающий немалым количеством свободного времени, задавался вопросом насчет сновидений. Только подумайте, в чем состояла его работа – спать, затем просыпаться и описывать свои ночные и дневные видения в блокноте. Мне кажется, я также на это способен. Его волновало то параллельное пространство, в коем находится душа. Здесь нужно уточнить, что я являюсь сторонником того мнения, что эфирная душа в человеке есть разум, а не телесный мозг, как думают черствые материалисты. Но вы можете со мною не согласиться. И скорее всего так и поступите, к сожалению и вас ввели в заблуждение. Итак, вернемся к сновидениям. Покуда тело расслаблено и практически бездействует, когда внутренние органы замедляются. Но не путайте глубокий сон с беспробудным анабиозом. Так вот, тот ученый человек решает геометрически измерить, составить достоверную карту иной вселенной. И поговаривают, будто ему удалось очертить доступную для всех относительную комнату сна. Записав нечеткие воспоминания спящих людей, в итоге он пришел к некоторому занимательному выводу. Он утверждает, будто реальность настолько условна, что укореняет в нас некоторые рамки дозволенного, неподвластные даже воображению. Например – якобы полет невозможен и во сне трудновато достичь таких невообразимых чудес. Однако я помнится, летал во сне и вполне успешно, никаких затруднительных неудобств при этом я не ощущал или неопределимых преград не испытывал, может быть потому что я, и в реальности верю, что каждый человек умеет летать. Хотя с моим грузным весом сейчас это практически невозможно, но в мечтательной юности казалось, я то и дело парил в прозрачной дымке небес. – здесь детектив усмехнулся, отчего запнулся, вспомнив отрывок из своего прошлого. – Томас Свит однажды поделился со мной одной простой фразой – “Жить без Бога, значит жить в безвыходной пустоте, и таких одиноких людей можно только пожалеть”. И он всегда искренне сожалел обо мне, потому что мне очень трудно меняться в столь поздние лета. Но с Божьей помощью, я верую, невозможное возможно. Вразумление как всякое действенное лекарство, весьма неприятно на вкус. Но чувствую самим бескровным нутром, раны на обезвоженной душе моей постепенно излечиваются. – он пристально воззрился на юношу. – Вы сделались удивленными, познав мою многогранность. Ваш взгляд красноречиво говорит о том. И вы правы, я нетипичный детектив.