Детектив не снял заштопанное пальто, но деликатно разувшись, дабы не оставить грязных намеков на свое несанкционированное присутствие, оглядываясь по сторонам, временами морща лоб неглубокими бороздками, покручивал нетерпеливые кисти рук затевая нечто противоправное с точки зрения этики. С чего бы начать – возбужденно решался он, покорно любуясь всевозможными женскими “штучками”, вроде зеркальца из алебастра или косметички со стразами в виде бабочки. Видимо именно здесь девушка некогда прихорашивалась, определенно причесывалась – это пленительное зрелище, оно завораживает подобно трепыханию пламени костра. Несколько смутившись, детектив, однако, не торопился начинать замышленный обыск, ведь рыться в девичьих вещах, значит поступать неподобающе дерзко, неуважительно экспрессивно. Только вандализма ему не хватало для полной уголовной статьи, хотя и до него другие сторонники светского закона не хвалились безупречной нравственностью. Кстати и Эрнест не отличился, это было явственно видно по неаккуратному сдвигу некоторых ящичков стола, чуть опасливо выдвинутых вперед. Если хорошенько приглядеться, то в них может показаться кружевными бретельками зардевшееся стыдливостью женское нижнее белье, амбразурные фотоальбомы, и неужели они самые, вскрытые любовные письма. “Нет и еще раз нет!” – мысленно твердо заявил себе Чарльз Одри. – “Я не позволю своему деловитому интересу и своей непосредственной любознательности нисходить до потери морали (он вскоре успокоился, поняв, что это должно быть проделки отчаявшегося Эрнеста, а не кого-то другого). Да и к чему мне девичьи безделицы, ведь настоящий преступник по обыкновению прячет орудие своих злых деяний в самом обыденном видном месте. Например, отравленная бутылка вина стоящая в центре стола, она находится там, где, ее скорей всего не удосужатся заметить, ожидая более изощренных сокрытых тайников. Надо будет как-нибудь в дальнейшем составить некоторую хронологию возможных событий”.
Далее детектив уверенно встал посреди комнаты и улыбнулся одними обветренными краешками губ в знак разъяснения своих внезапно всплывших догадок.
“Похищение могло произойти именно здесь, в этой квартире, но каким изощренным образом? Художник, мог бы с помощью медицинских тонкостей усыпить доверчивую бедняжку, затем вынести обмякшее тело на улицу, что весьма проблематично, ведь снаружи сторожат общественное спокойствие чуткие старушки, плюс соседи несвоевременно решившие вынести мусор, могут всерьез проявить наблюдательную мнительность…. Нет, эта версия не подходит”. – Чарльз Одри махнул рукой, как бы машинально отметая всё лишнее и начал новое пристойное рассуждение, строя в рассудочной душе своей водовороты других мест и лиц. Далее воображаемо пред ним предстал цветочный магазин, который со всей определенностью не соответствует месту преступления, ибо там еще больше нечаянных или отчаянных зрителей. – “Думай старик, думай! Значит эти пустяшные намеки на убийство подкинуты для того чтобы малодушный Эрнест лихорадочно отчаялся и более не мешал злоумышленнику, или для того, чтобы запутать слаженное следствие или…. Боже, как же мы глупы!” – Чарльз Одри от последних своих мыслей содрогнулся всем своим полувековым телом, ободрившись от внезапного прозрения. – “Может быть, здесь имеют место лишь само собой разумеющиеся неслучайные случайности. Ведь мнимая лужа крови это акриловая краска, а тот цветок оказался испачканным той же янтарно-алой краской, потому что девушка не слишком тщательно умыла руки, либо она решила изменить изначальный цвет розы на более привлекательный оттенок, но вышло неудачно. Итак, торопясь на работу, и опаздывая из-за щепетильного ухаживания за своей внешней красотой (судя по обширному набору косметики), она не успела вытереть пролитую краску, и, не подозревая о том, сотворила многочисленное число заблуждений на свой счет. А мой нездоровый рассудок впоследствии воссоздал необузданную череду пародий на логику. Придумал этого апатичного злодея и броско назвал его – Художником. Как же глупо! На самом деле, Эмма просто молода, потому непостоянна. Она просто искала счастье, и вот, наконец, нашла его вдали от нашей заботливой суеты, а мы норовим разрушить ее новую жизнь. Старый, обезумевший в конец сыщик – тебе бы уйти на заслуженную пенсию, но ты, не расследуя настоящие преступления, начинаешь придумывать несуразные всяческие небылицы” – заключил детектив, уверяясь в правоте своих по-взрослому черствых доводов.