Детектив временами придерживает юркую шляпу, дабы она весело не унеслась вслед за перелетными птицами в далекие заморские страны и в чужбины таинственных континентов. Также он сморкается в носовой платок выписанный цветными горошинами, и словно контуженный нагоняем ребенок округляет просветленные свои глаза, когда в его искательной душе, беспринципно всхлипами вспыхивают новейшие бурные фейерверки мыслей. Вдоволь насмотревшись на антураж осеннего запустения, он готов сию же минуту заняться последующими не менее важными делами, однако всё обстоит не столь просто и предсказуемо. Прежде всего, ему необходимо дождаться юного Эрнеста, столь свободно горящего в зачатии несмышленой зрелости. С часу на час юноша неукоснительно должен прийти и самолично взглянуть на дно фонтана. Дабы естественным веянием души ужаснуться, либо в дрожащих конвульсиях повалиться на землю прибывая в подавленном шоке. Скорей всего он устрашится того, что там различат его глаза сквозь толщину помутневшей воды с опалыми листьями поверх глади, подобной гладкому листу прозрачной писчей бумаги с крапинками макулатуры.
Неровности присутствовали в происходящем событии. Скрадывающие изъяны и судьбоносные промахи, например недобросовестность полиции, сгубила многие подробности случившегося, но на фоне простоты сцены, всё остальное выглядит весьма комично. Жаль только молодой человек воспринял иначе внезапно появившуюся третью улику в деле о гениальном Художнике.
Эрнест в силу реализованных и нереализованных возможностей по обыкновению своему раскрывал жизнь по максимуму, утром его ждали бытовые дела, днем как подобает работа, вечером заочная учеба, затем ночные прогулки с друзьями. Дни жизни молодого человека были насыщены и многогранны, но с исчезновением любимой Эммы, привычный распорядок его дня лишь обогатился новыми авансценами, ибо всеми телесными и душевными силами он желал отвлечься от своих репрессивно настроенных дум. Отсюда неумолчно следует, что примчатся на всех порах по вызову в положенный срок, он просто был не в состоянии, потому заранее им было оговорено неизвестное время прибытия. Но отлучившись от продовольственной службы, вопросив очередной отгул, за неимением неуважительных пропусков и вредных для производства неудач, ему все-таки позволили удалиться на часок другой по крайне важному делу, однозначно секретному делу. Хотя главную суть зова Чарльза Одри он не ведал, но мечтательно догадывался. Он грезил подобным образом – “Неужели девушка нашлась! Хоть бы она оказалась непоруганной и невредимой! Почему же тогда был столь печален голос детектива, глухо доносящийся из трубки телеграфа?” И юноша с лихвой получил ответ на мучающий его вопрос, придя на место встречи и застав своего теперь уже соучастника в поисках живого сокровища, в задумчивом подобострастном молчании. В очах юноши Чарльз Одри не виделся лишним третьим лицом, нестяжательным посредником, нет, скорее тот предстоял человеком с благородной мечтой в сердце помочь ближнему, наполняя тем самым свою ныне скучную жизнь моралистическим смыслом. Посему аура филантропической заинтересованности и сердечного сопереживания довлела над их общей историей, смущая преклонные и юные лета соратников по несчастью.
Эрнест задиристо обомлел, когда с налету запрыгнул на выступ фонтана. Он тут же протянул руку детективу для приветного рукопожатия, как вдруг внезапно, испытав приступ колющего страха, отстранился. Он мельком заметил знакомые очертания до мурашек в сердце родного платья размытые рябью и грязью. На глубине вод находилось недвижно лежащее тело до боли знакомого ему человека. “Неужели это она?” – лихорадочно сотряс себя вопросом юноша, так как бешеное сердце его, казалось, вот-вот остановится, зверская паника и потеря контроля над плотью, даже над разумом, завладели им окончательно и неизгладимо.