Эрнест возымел резкий негативный осадок после прослушивания речи детектива.
– Неужели вы по-прежнему смеете восхищаться им! Я же нахожу его простым преступником и незрелым злодеем.
– Нет, дорогой Эрнест, восхищение слишком возвышенно, чтобы расточать его понапрасну. Скорее я доподлинно заинтересован в понимании хода мыслей той творческой и от того безумной души. А безумие порою рождается из чрева настоящей беспримесной любви.
Эрнест на сей колкое утверждение ничего не ответил.
– Украв деву, он либо желает с помощью искусства познать ее, либо намерен принудить ее к взаимопониманию. – тут детектив сузил свои глаза ради пущего эффекта опознания. – Так кем вы исконно приходились леди Эмме, или точнее кем она была для вас? – спросил, нисколько не смущаясь, Чарльз Одри.
– Вы прекрасно знаете что я люблю ее и она моя невеста. – нескромно ответил юноша.
– Невеста значит, как интересно. Невеста – издревле означает не ведать, не знать мужа. – Чарльз задумался, в его монотонной душе замелькал образ из чужого прошлого. – Столь невинное создание однажды и привлекло Художника. И это несказанно интригует. Должно быть, разузнав о скорой вашей помолвке, он не на шутку испугался за участь своего воспаленного любовью сердца, потому решил в недавнем времени открыться пред нею, дабы та сотворила выбор между вами двумя ее единственными ухажерами. Но это всего лишь моя очередная банальная догадка.
– Извините, Чарльз, за мою убежденную скоропалительность, но вы настолько много говорите о его внутреннем состоянии желаний, что мне становится дурно. Притом что нисколько не продвигаясь во внешнем сумасшествии преступника, вы его, насколько мне известно из ваших уст, так и не отыскали. – почти укоризненно проговорил молодой человек.
– О, это планомерное действо я припас напоследок. Заметьте, последняя улика раскрыла многие недомолвки и сейчас я вам с точностью доложу свои внушительные предположения, в истинности которых я полноправно уверен.
Опаляемая огнем древесина в чернеющем жерле камина потрескивает и журчит смолой, а за окном чересчур обидчивая капризная погода вновь закрапала горькими слезами морозного дождя. Уютно расположившись в квартире заядлого холостяка, двое кладоискателей рассуждали о месте нахождения бесценного живого сокровища, пытаясь яростной дедукцией вызнать – кем является тот слабохарактерный тиран, вознамерившийся безрассудно выкрасть настоящее чудо света. За все эти непогожие дни они мало продвинулись в поисках пропажи, поначалу юноша пылал почти утраченной надеждой, однако с каждым часом вдали от Эммы, гневаясь сварливостью, его пылкая горячность преобразовывалась в мрачную неодухотворенную субстанцию. Чарльз Одри, напротив, чувствуя скорое приближение к темнице, к той драконовой башне, в казематах которой поневоле или по собственной воле заключена принцесса, ободрялся будущим успехом спасительного высвобождения доверчивой девы. Вскоре несколько ступенек к познанию замысла Художника были преодолены его сообразительностью, вниманием и детской непосредственностью, столь повседневно свойственной одиноким людям.
Упоительная тишина по шарму самоотдачи пленила их нездоровые сердца, однако почтенная комнатная уютность также соблюла некоторое умиротворенное переживание, временное и скоропостижное равноденствие дум столь стремительных и не менее зыбких. В зарисованной картине их достопочтимых мыслей видимо досконально неизвестно кто крадущийся охотник, а кто несчастная жертва, потому что обе враждующие стороны наступательно фокусируют залпы фантазии в сторону противника, нисколько не смущаясь деликатной сумасбродности и местами искусной взаимной антипатии. Опять же, заметил детектив, все те найденные атрибуты преступления ложны и надуманны, однако существуют люди, готовые обмануться, имея схожие предпочтения со злодеем, превышающие выше изложенные факты. Вопреки сложившимся непростым обстоятельствам, Чарльз Одри возжелал немедленно удивить юношу, немного сгладив свое всегдашнее уныние неким важным открытием.
Торопливо и незаметно стемнело. Сумерки равномерно разрастались, нагло отпихивая свет дня в непроглядную тень города. И люди, чувствуя нехватку светлого времени суток, ускоряли темпы своих насущных деяний. По обыкновению поиски смыслов становятся для них смиреннее, а бремя жизни куда как проще.
В однотонных царствах суетных снов блуждают незрелые юнцы, впрочем, и неуклюжие старцы не уступают им в благонравной прыти, они грезят вечностью, так и не поняв, что значит быть временным и ограниченным, или каково быть бесконечным? “Мы никогда не умрем” – вторят бесчисленные живые люди – “Смерти нет, наши томящиеся реальностью сновидения лишены забвения, ибо исполнены они волшебными образами. Мы дети Неба и созидатели Земли. Мы творцы, мы же и творенья. Дух меж нами и в нас живет, то Дух Святой. Посему твердим мы неустанно сомкнутыми устами своими – Никогда мы не умрем”. И умирают с мечтою вечности на устах.