Уже не раз случалось, что в Петербурге лишь говорили о народных традициях, о национальном зодчестве (говорили временами очень страстно), а в Москве тут же строили. И вряд ли одной лишь случайностью можно объяснить, что самое известное дореволюционное произведение Щусева — Марфо-Мариинская обитель — досталось именно Москве. Строилась обитель по псковско-новгородским мотивам, если можно так сказать, отточенным петербургской школой. Ни в одном другом городе, пожалуй даже во Пскове, не прижилась бы «Марфа», а Москве пришлась по сердцу, полюбилась.
Алексей Викторович причислял себя к разряду восторженных почитателей таланта Виктора Михайловича Васнецова, страстно любил его творчество — живопись, орнаменталистику, архитектуру. Близкими друзьями они не были, мешали разница в возрасте и безмерное благоговение Щусева перед Васнецовым. Дружили они как бы через посредника, в роли которого выступал Михаил Васильевич Нестеров.
Знаменитая картинная галерея братьев Третьяковых в один прекрасный день удивила москвичей своим новым фасадом. Здание словно бы надело праздничный боярский кафтан, который пришелся ему в самый раз. Фасад стал настоящим лицом галереи — сокровищницы русского искусства. Создателем каменного наряда был Виктор Михайлович Васнецов.
Предивное узорочье Суздаля, Ярославля, Углича отразилось на нешироком пространстве красных стен галереи. Впервые современное светское здание сумело органично вобрать в себя наследие московского барокко. Яркими всполохами зажглись краски, не ослепляя, а радуя взор. Васнецовский фасад стал той новой волной в русском зодчестве, которая смывала безвкусицу подделок под «народый дух».
Васнецову первому удалось то, о чем мечтали многие архитекторы уже более ста лет: доказать примером, что московское барокко — это живой вклад русских зодчих в мировую классику.
Приверженец петербургской школы, Щусев к московскому барокко был до времени равнодушен. Однако сама судьба, казалось, приближала зодчего к нему. Проникнув в суть белокаменной псковско-новгородской архитектуры, овладев ее светотенями, он однажды увидел в предивном узорочье Москвы загадку, подступы к которой сумел нащупать лишь Виктор Васнецов. Загадка эта так и осталась бы до конца не разгаданной, не случись целого ряда событий, которые привели Щусева на Каланчевскую (ныне Комсомольская) площадь — вокзальную площадь Москвы. И эта площадь не отпускала зодчего до самого последнего дня его жизни.
К идее строительства нового здания Казанского вокзала в Москве Алексей Викторович сначала отнесся почти безразлично. Его пригласили участвовать в закрытом конкурсе проектов вокзала. Новоявленный тридцатишестилетний академик архитектуры, не успевший еще насладиться высоким званием, как следует примерить его к себе, он не думал покидать Петербурга. Ему казалось, что Северная Пальмира навсегда стала его второй родиной.
Следуя узаконенному им для самого себя правилу — участвовать во всех конкурсах, он внимательно изучил и условия нового конкурса. По памяти воспроизвел он на бумаге Каланчевскую площадь, старый Рязанский, а потом Казанский вокзал, на месте которого надлежало вырасти новому вокзалу. Обусловленная конкурсом идея «русского сказочного городка» (конкурс носил условное название «Московские ворота на Восток») показалась ему занимательной. К приглашению участвовать в конкурсе прилагался примерный эскизный проект, выполненный самим Федором Осиповичем Шехтелем.
«Зачем мне за это браться, когда Шехтель есть? — думал Алексей Викторович. — Шехтель построил на той же площади Ярославский вокзал, правда мрачноватый, несколько тревожный. За ним следовал целый ряд превосходных построек Федора Осиповича. Одно лишь здание типографии «Утро России» на Страстном, получившее первую премию за удивительно простой и бесконечно выразительный фасад, чего стоит! Шехтель в самом расцвете сил, и у него больше, чем у кого бы то ни было, прав завершить ансамбль вокзальной площади...»
Алексей Викторович не догадывался, что богатейшее Акционерное общество Московско-Казанской железной дороги уже сделало свой выбор.
Сама идея построить вокзал в виде символических «ворот на Восток» будоражила фантазию, рождая образы один ярче другого. Вокзал — это начало дальней дороги. Большинство же вокзалов немо и безразлично к человеку. А ведь само здание способно сказать напутственное: «В добрый час! Не забывайте, чьи вы и откуда родом!»
На эскизе Шехтеля был бегло прорисован белокаменный ансамбль с разновысокими башнями и кирхообразными крышами. От идеи «ворот на Восток» эскиз был очень далек.