Сохранился любопытный документ.
«25 ноября 1917 г.
Смета
По данному г-ном художником А. В. Щусевым и исполненному мною образцу изготовить из латунной меди чеканные плафоны.
Шабаров».
Копию этого приказа мастерам завода его хозяин Павел Николаевич Шабаров переслал в бухгалтерию правления Казанской железной дороги.
На копии рукою Щусева написано:
«Цену за первую партию нахожу подходящей, на остальные 100 надо удешевить.
Академик-прораб А. Щусев».
Казалось, ничто не может выбить Алексея Викторовича из колеи. Где бы он ни появлялся — у маляров или гранитчиков, у плотников или жестянщиков, он заражал всех своей увлеченностью. Каждый стремился угодить академику-прорабу. Щусев просто физически страдал, если работа выполнялась кое-как. Общаясь с ним, рабочий видел «свою собственную часть общей красоты», проникался чувством не сопричастности, а участия в общем деле. Не прибегая ни к уловкам, ни к уговорам, Алексей Викторович одним профессиональным интересом к работе каждого артельщика добивался того, о чем другие архитекторы и строители могли только мечтать.
В конце ноября внезапно заболела любимица Алексея Викторовича — маленькая Лида, Лидуня, как звал ее отец. Щусев попросил у правления дороги теплую дачу. Прошло всего два дня, и семья перебралась в теплый благоустроенный дом из железнодорожных шпал. В доме были большая изразцовая печь и камин. Но тепло не помогло — у девочки стремительно развивался менингит, который врачи сначала приняли за сильную простуду...
Вечером, добравшись до дачи и едва успев снять пальто, Алексей Викторович брал дочь из постели и уже не спускал с рук. Горе его было безмерно. Порою отчаяние было готово овладеть им. Измученная Мария Викентьевна валилась с ног. Алексей Викторович как мог поддерживал ее, уговаривал, старался ободрить. Случалось, Лидуня в полубреду, как прежде, тоненьким голоском напевала любимые детские песенки про «комарика», «перепеличку», «мороз-морозец». В слабой улыбке дочери, в каждом се слове он видел соломинку, за которую тут же хватался. Он знал, как важно поддержать в ребенке дух бодрости, — рассказывал ей сказки, пел и счастливо улыбался, когда видел живой отклик в ее глазах.
Итальянские сказки она любила больше всех и капризно требовала снова и снова свою самую любимую — о волшебном яблочке. Он терпеливо начинал рассказывать снова. Порою она весело смеялась, глаза ее ярко загорались, но через минуту улыбка таяла, взгляд гас. У отца холодело сердце.
Часто в Прозоровскую наведывался и Петр — старший сын Алексея Викторовича. Занятия в училище живописи, ваяния и зодчества, где он учился, прекратились. Москва переживала смутное время.
Семья всегда была предметом особой гордости Алексея Викторовича. Когда в Москву приезжал его брат-холостяк Петр Викторович, морской бродяга, врач, путешественник, писатель, ученый-этнограф, все семейство окружало его плотным кольцом, начинался долгий семейный праздник. Петр Викторович вдохновенно рассказывал об Абиссинии, которой посвятил целую книгу, об островах Океании, об обычаях и нравах разных народов.
Особенно любил Петр Викторович приезжать к брату под Новый год, чтобы своими руками поставить для детей елку и украсить ее невиданными игрушками и масками.
Вместе с племянником Петей дядя вел семейную хронику — сам он сочинял забавные стихотворные тексты, а племянник рисовал к ним иллюстрации, в которых были зорко подмечены характеры домочадцев. Петр Викторович, не скрывая, завидовал семейному счастью Алексея Викторовича. В семье брата он чувствовал себя совершенно своим. Он конечно же знал, что старшего сына брат назвал в его честь. В доме Алексея Викторовича он забывал свое одиночество.
Под Новый год Лиде стало получше. Ждали вестей от Петра, но вместо привычного послания: «Еду! Петр» — из Калифорнии пришло письмо, написанное незнакомой рукой. В письме сообщалось, что Петр Викторович с сильным приступом тропической малярии списан на берег. Больше всего пугала неизвестность. Алексей Викторович впервые почувствовал себя беспомощным: как помочь брату? Сбережения, какие еще оставались в семье, без раздумий были отправлены в далекую, как луна, Америку.
О состоянии Лидуни врач пока еще не мог сказать ничего определенного, лишь посоветовал давать ей козье молоко. Алексей Викторович поехал на базар в Малаховку и купил там двух коз. В полдень он на веревке торжественно ввел их в гостиную. Кухарка Авдотья Онуфриевна немедленно потребовала расчет. Алексей Викторович в растерянности стоял в своей бобровой шубе посреди гостиной, а козы, как собачки, испуганно жались к его ногам. Глава семьи пустил в ход все свое красноречие, чтобы убедить Авдотью Онуфриевну не покидать их. Он клятвенно обещал ей, что уход за козами не коснется ее.